Запоздалые истины - [43]

Рябинин прошел в свою комнату...

Следователю казалось, что перед ним есть невидимое зеркало, и он присматривается к самому себе, к той своей сущности, которая скрыта от посторонних глаз и от его глаз скрыта тоже. Почему он так вял на месте преступления, на самой жаркой точке следственной работы? Почему не спросит Петельникова, о чем его беззвучный монолог? Почему не даст заданий инспекторам? Почему сам не работает по разным версиям, как это предписано всеми инструкциями?..

То невидимое зеркало, которое отраженно заглядывало в его душу, могло бы высветить ответ на все вопросы. Но Рябинин не дал пути этому свету — как набросил на зеркало черное покрывало. Зачем? Пока он не знал. Может быть, не хотел опережать естественный ход событий.

Рябинин остановился у лешего, плясавшего на моховой кочке, — тело из полешка, голова из березовой чаги, ножки из сучков, нос из рогоза... Ему показалось, что лешевы травяные усы вздрогнули. Но вздрогнул весь клуб от мужского хохота и какой-то нервной энергии, захлестнувшей комнаты. Рябинин поспешил на сцену...

Леденцов стоял в дружном кольце инспекторов обескураженно — только он не смеялся.

— Чему радуемся? — спросил Рябинин.

Инспектора разомкнули круг, давая подход следователю. Леденцов пожал острыми плечами, как бы показывая, что за информацию он не отвечает.

— Нечистая, Сергей Георгиевич...

— Где?

— Я с поминок. Сидим, поминаем, не чокаемся... Мне товарищ капитан разрешил рюмку выпить. Вдруг одна тетка и говорит... «Вот вы тут поминаете, после смерти пришли, а меня Аня самолично пригласила». На нее зашикали, но она стоит на своем: мол, Аня знала, что ее убьют.

— Ну, а народ что?

— Все решили, что ей зов был.

— Какой зов?

— Ну, оттуда, из верхних сфер.

— А твое мнение?

— Если оттуда звали... — начал было Леденцов.

— Я тебе сколько разрешил выпить? — перебил его Петельников.

— Рюмку, товарищ капитан.

— А ты сколько?

— Полторы, товарищ капитан.

— Где эта женщина? — вмешался Рябинин.

— Еще на поминках.

— Сюда ее, немедленно.

— Будем искать зов? — усмехнулся Петельников.

— Товарищ капитан, — предложил Фомин, — а не посадить ли инспектора Леденцова на место происшествия в засаду ловить зов?

Но Леденцова уже не было — он несся к дому Слежевских.

Мистический повод для вызова свидетеля не смутил Рябинина. Погибшей был зов... Ее сознание вполне могло отразить действительность таким причудливым образом. В конце концов, почему бы не быть зову? Физическая энергия не исчезает. Почему же должна исчезнуть психическая? А если не исчезнет, то куда денется — не в космос же? Тогда будет она передаваться людям эмоциями, и может быть, даже мыслями умерших. И если кто-то не помог больному, то после смерти несчастного его освобожденная психическая энергия не коснется ли равнодушного человека ответной болезнью? И не зовут ли люди богом эту самую освобожденную психическую энергию?..

Рябинин послушал бы зов Слежевской — были у него к убитой вопросы.

— Вадим, как ты насчет этого зова?

— Как человек с нормальной психикой, — буркнул Петельников, не расположенный говорить о пустяках.

— Нормальное человечество веками интересуется этими зовами и тому подобным.

— Потому что у человечества на протяжении веков сидит в подкорке первобытный страх.

— У тебя не сидит?

— У меня нет подкорки, у меня одна корка, — улыбнулся инспектор.

— А во мне этот первобытный страх есть, — вздохнул Рябинин.

— Чего же ты боишься?

— Я не боюсь, а допускаю болезни, роковые случайности, неприятности, потери...

Их разговор был прерван Леденцовым, который вел женщину, услужливо показывая ей путь на сцену. Она поднялась и оторопело повела глазами — столы, занавес, задник, толпа мужчин... Рябинин, смущенный разговором о потустороннем, не решился на официальный допрос и не повел ее в природоведческую комнату. О чем писать протокол — о зове?

— Садитесь, Вера Игнатьевна, — предложил Леденцов, уступая роль Петельникову.

Женщина села, скинула на плечи теплый платок и расстегнула шубу — она была одета по-зимнему. Простое крупное лицо, задетое недоумением, казалось детским.

— Со Слежевской вы дружили? — спросил Петельников.

— Нет, но были в хороших отношениях.

— Она вам о себе рассказывала?

— Ну, рассказывала...

— Жаловалась на что-нибудь?

— Ей не на что было жаловаться.

Женщину смущали не вопросы инспектора, а круг стоявших молчаливых мужчин. Она обегала взглядом их лица, словно выбирая себе защитника. И выбрала — в очках, грустное, рябининское. И теперь на вопросы отвечала не инспектору, а этому очкастому лицу.

— Слежевская в бога верила?

— Что вы... Общественница... Заведующая...

— А как же зов? — прямо Спросил Петельников.

— При чем тут бог? — удивилась женщина тому, что он, Рябинин, в очках, а не понимает. — Это так, ее предчувствие...

— Вера Игнатьевна, как она говорила про это предчувствие?

— Как... Говорила, убьют меня, Веруша. Убьют по голове. И просила, чтобы я обязательно пришла на поминки.

— А вы что?

— Господи, да убеждала ее выкинуть эти глупости из головы.

— Все сказали?

— А что еще?

Теперь и Петельников глянул на следователя, показывая, что вопрос с потусторонним зовом ясен. И тогда Рябинин предал эту доверившуюся ему женщину ради поиска истины, ради оживления ее памяти, и стал говорить то, что не думал: