Заповедный мир Митуричей-Хлебниковых - [27]
В те страшные дни Петр Митурич сделал свои, едва ли не самые сильные (и самые знаменитые) рисунки — больного Велимира Хлебникова и Велимира Хлебникова на смертном одре.
Невозможно представить себе большей художественной честности, большей простоты, чем в каждом штрихе, в каждой линии этих достоверных рисунков, сделанных тушью, «сухой кистью». Образ больного Хлебникова с бессильно уже как бы навсегда сложенными крестом на груди худыми руками и мучительно запрокинутой головой, глубоко запавшими закрытыми глазами, скорбно приподнятыми бровями и приоткрытым ртом, из которого — мы слышим просто физически — вырываются скорбные стоны, хриплое дыхание, остается вечным реальным свидетельством последних мгновений жизни человека… Скупость и художественность изобразительных средств снимает малейший оттенок натурализма, фотографизма. Навсегда остановленное, запечатленное мгновение… Красота и величие страдания.
И такое же величие, гармония смерти. Успокоившееся лицо, успокоившееся тело, сливающееся с ритмом бревен, дерева стены, куда, кажется, оно уходит, уйдет сейчас — в какое-то запредельное четвертое измерение. И поразительно живая голова, покоящаяся на охапке полевых цветов.
…У Жуковского есть чудесное стихотворение на смерть Пушкина:
Сближение Хлебникова с Пушкиным — не случайно. Из записок П. Митурича: «Как-то мы шли с Велимиром по улицам Москвы. Он вел отрывочную беседу о временных закономерностях отдельных личностей. Говорил, что ему нужен секундомер для исследования коротких кусков времени перелетов настроений человеческой души. Он сделал такое замечание: „Люди моей задачи часто умирают в 37 лет; мне уже 37 лет“… И думать не хотелось о возможности гибели Велимира. Но он был печально спокоен и молчалив»>[133].
Среди бумаг Хлебникова нашелся отрывок, начатый в июне 1922 года в Санталове — последние его строки:
«Дитя: Кэ!
Няня: Она молока хочет.
Дитя: Баботик!
Няня: Болит животик!
Парнишка: Щи худые!
Няня: Возьми иголку и заплатай их, будут крепки.
Парнишка: Холова>[134] неделю будет плакать.
Няня: Это она жертвы просит. Раз давно в ней утонул парнишка такой, как ты. Она и избаловалась. Каждую весну жертвы просит, играет. Вот и шумит, вот и шумит…»>[135]
Вера Хлебникова
«Астрахань, 19 июля 1922.
Вы говорите, Он ушел, мой тихий Брат? Я знаю, что у Виктора Владимировича были искренние, любящие, преданные ему друзья… Хочется думать, что им я буду говорить о брате и друге, чутком и нежном с теми, кого он любил, и, скинув напускное равнодушие и сверхчеловеческое безразличие к окружающим, — открывал свою душу. Как Сакия-Муни>[137], отказавшись от земных почестей для достижения духа, шел по земле. <…> Он был эстетом — слишком эстетом: преступления как такового, мне кажется, для него не было, не было душевных недостатков, <…> его мерилом, его судьей была красота. <…> Если б он был королем, <…> он мог бы, поразившись каким-нибудь детским личиком. <…> сняв с себя драгоценную корону, надеть ее на голову ребенка и, прошептав смущенно: „возьми, это тебе совсем“, — с безразличным скучающим видом идти дальше…»>[138]
Воспоминания Веры Хлебниковой о Велимире завершались просьбой:
«Еще я убедительно прошу… я требую!
Так как при жизни Виктор Владимирович не имел никакой материальной корысти от своих произведений, ни даже необходимой поддержки, то я прошу, чтобы от возможных сумм издания никому не было бы личных доходов.
Мое желание, чтобы эти возможные от издания суммы были предоставлены его другу П. В. Митуричу и употреблены по его личному усмотрению. <…> Так же рукописи В.В. предоставляю в распоряжение П. В. Митурича, если же они уже в других руках, то убедительно прошу сберечь их от расхищения. Спасибо тем, кто его любил»>[139].
В эти дни — всего месяц спустя после смерти Велимира, Вера еще не была знакома с Петром Митуричем, не сблизилась с ним в переписке.
В том же июле 1922 года, после смерти Хлебникова, к Митуричу в Санталово приезжал Бруни, привез ему корректуру статьи Н. Пунина «Обзор новых течений в искусстве Петербурга», с оценкой творчества Митурича как одного «из самых крепких и самых проницательных художников младшего поколения в новом искусстве. <…> Мы нуждаемся в нем, в его руководстве, во всех начертаниях, сделанных его рукой»
