Запомните нас такими - [7]

Мы втроем сидим за скромным столиком в углу: заикающийся, как бы простой и скромный, но уже знаменитый физик Миша Петров, уже тогда всем известный Андрей Битов и — я, виновник этого собрания: обмываем мой первый гонорар — в «Европейской». А где же еще должна проводить вечера элита Петербурга, соль и слава этого города?

Со сцены нас приветствует король джаза, красавец-усач Саня Колпашников, потрясая поднятыми вверх кулаками, с золотым саксофоном, висящим на груди. Зал в уютной полутьме, и только над сценой, над Саней Колпашниковым, летит на витраже розовый Аполлон в лучах солнца, на конях с развевающимися гривами.

Какая жизнь была в этом ресторане когда-то — и неужели мы, первое поколение свободы после десятилетий тьмы, ударим в грязь лицом перед теми великими, что побывали здесь? Мы уже точно знали, как жить, и — увы! — не по Дзержинскому, мы жили по Бунину:

«Раскиньте же нам, услужающий, самобранную скатерть как можно щедрее — вы мои королевские замашки знаете!

— Как не знать, пора наизусть выучить! — сдержанно улыбаясь и ставя пепельницу, ответил старый умный половой с чистой серебряной бородкой. — Будьте покойны, постараемся!

И через минуту появились перед нами рюмки и фужеры, бутылки с разноцветными водками, розовая семга, смугло-телесный балык, блюдо с раскрытыми на ледяных осколках раковинами, оранжевый квадрат честера, черная блестящая глыба паюсной икры, белый и потный от холода ушат с шампанским...»

От себя мы еще добавили к Бунину кое-что. Наш умный половой (правда, не с серебряной бородкой, а с толстой бритой физиономией) принес нам горбушу с лимончиком, обезглавленных, слегка хрустящих песочком маринованных черных миног, лобио из розовой, в мелких точках фасоли, размешанной с молотым грецким орехом... ну — бутылочек восемь «гурджаани»...

— Бастурму попозже? — понимающе промурлыкал официант, кстати, наш близкий приятель.

— М-м-м-м-м-мда.

Слегка насытившись, мы благожелательно оглядывали зал.

— А это кто ж такие? — хмуро проговорил Битов, глядя на трех необыкновенно высоких и тонких девушек с лебедиными шеями, расположившихся за дальним столом с лысым субъектом.

— М-м-ма-некенщицы. Одну из них з-з-знаю! — проговорил «скромный» Миша Петров.

Через минуту они решительно пересели к нам, сказав, что с таким выжигой, как Гришка, дел больше не имеют, — но мы великодушно пригласили и его.

Я поднял бутылку.

— Святейший Георгий Иванович, и вам позволите?

— Я не Георгий, я Григорий! — обиженно произнес наш гость.

— Это цитата, с-с-старик! — добродушно хлопая его по плечу, пояснил Миша.

— Он нам сказал, что здесь лучшие люди! — сказала одна из прелестниц.

— Так оно и есть!

Тут Саня бархатным голосом затянул под плавную тихую музыку знаменитую «Шедоу оф ё смайл» — «Тень ее улыбки». Все погрузилось в негу.

— У меня тост! — сказал я. — «Вся наша жизнь проходит в ожидании счастливой любовной встречи» — и поэтому она так прекрасна!

— Кто это сказал? — восторженно воскликнула Неля, самая тоненькая и нежная.

— Частично Бунин... частично я.

— А вы правда — писатели?

— М-м-м-мда.

Тут со сцены ударила другая песня — «Вива Испания!» — самая популярная, самая удалая в этом сезоне, и все, выстроившись цепочкой, заскакали по залу, вместе с Саней в упоении выкрикивая: «Вива Испания!» Не знаю, были ли тогда в зале испанцы — в те славные годы иностранцы еще не повышибали нас из всех кабаков. Хозяевами были мы. «Вива Испания!»

Красавицы наши ожили, на их впалых щечках заиграл румянец.

— Хересу, бочку хересу! — крикнул я официанту. Тот кивнул — и вскоре бочка приплыла.

Потом, пронзая взглядом веселую толпу, я увидал, как Битов, наклонив голову и согнув руки в локтях, идет тяжелой походкой к выходу из зала. Наступил очередной и, увы, неизбежный этап каждой нашей гулянки: Андрей направлялся на битву с тоталитаризмом во всех его проявлениях, и удерживать его было бесполезно.

Потом вдруг из гулкой мглы высунулась головка Грини и пропищала:

— Моя баба пришла. Если что — девушки ваши.

— Не беспокойся! Конечно, наши! — благожелательно произнес Миша Петров.

Наконец, после особенно медленного и томного танца я все же отцепился от гибкой Нели и побежал по шикарной мраморной лестнице вниз. В прохладном кафельном помещении я ополоснулся холодной водой и спросил у Ивана Палыча, друга всех знаменитостей и хозяина здешних мест:

— Андрей Георгиевич не заходил?

— Загуляли-с опять? — благожелательно произнес Иван Палыч.

В этот момент в туалет всунулась лысая головка Грини и радостно сообщила:

— А там в холле... писателя вашего вяжут!

Я кинулся туда — и навстречу мне неслись мощные крики Андрея:

— Гады! Вы не знаете, кто такой Иван Бунин!

Четверо — не знающих, кто такой Иван Бунин, одетых в невыразительную темно-синюю форму, с трудом удерживали на мраморном полу четыре конечности Битова — каждый свою, но голова его была свободна, сверкала очками и изрыгала проклятия:

— Сволочи! Вы не знаете, кто такой Бунин!

— 3-знаем, з-знаем! — с натугой произносил один из сатрапов, с трудом удерживая левую ногу писателя.

«Откуда тут Бунин-то возник?» — с удивлением подумал я. Не знаю я этого и сейчас...