Записки Якова Литтнера из подземелья - [6]

День партийного съезда мы провели на Штарнбергском озере. Мы с моей коммерческой партнершей, Кристой, уже ранним утром выехали за город, чтобы избежать всех возможных неприятностей. Как прекрасна эта земля! Серебристая гладь озера была совершенно спокойна. Подернутый полуденной дымкой, вдали мирно поднимался силуэт Альп. К сожалению, наши мысли и наш разговор мрачно контрастировали с возвышенным очарованием этой картины. Я предложил моей партнерше, нееврейке — как глупы все эти обозначения, — вместе со мной создававшей магазин, расторгнуть наши деловые отношения. Криста все еще противится этому решению, которое означало бы для меня отказ от труда всей моей жизни. Однако я не вижу другой возможности, чтобы сохранить оказавшийся под угрозой магазин хотя бы для Кристы. Вечером мы услышали в одном из трактиров переданное по радио сообщение, что сотрудник посольства в Париже скончался от полученных ран. Мы возвращались в Мюнхен в подавленном настроении.

В моей квартире меня ждали: мой друг, нееврей, и один знакомый, врач-еврей. Еврей бежал ко мне, потому что больше не чувствовал себя в безопасности в собственной квартире. Нееврей пришел ко мне, чтобы выразить свое возмущение и, как он сказал, свой стыд по поводу превосходящих все возможные пределы оскорблений евреев, начавшихся после убийства посланника фон Рата. Это была необычная и опять-таки незабываемая ситуация. Нееврейский баварский друг громко, без обиняков и в резкой форме высказал свое отвращение ко всем лозунгам и методам национал-социализма, в то время как врач-еврей, который в более благополучное время считал бы себя сторонником национал-социалистической партии, а теперь бежал из своей квартиры от эксцессов национализма, пытался найти слова оправдания для идеи отечества в разражающейся буре низменных сил. И пока оба возражали друг другу и распалялись, по радио звучали включения с митингов «против подлых еврейских убийц» и из репродуктора доносились звуки, похожие на лай бешеных собак. Когда позвонили в дверь, испугались мы все. Но это была всего лишь Криста. Она была бледна, и ее била дрожь. Она стала свидетельницей проявления народного гнева, о котором сообщалось по радио. Она считала, что стихийные, по утверждению геббельсовской пропаганды, выступления на самом деле происходят по приказу и режиссируются. Она видела, как били витрины нашего магазина. Когда она попыталась спасти из витрины ценные марки, штурмовики с оскорблениями помешали ей, и теперь все это лежит в груде битого стекла на мостовой. Как ни ужаснуло меня это известие, которое должно было затронуть меня лично сильнее всего, однако боль и возмущение были почти забыты, когда я, буквально онемев, услышал поистине непостижимое: горела большая городская синагога, евреев избивали на улицах, их магазины подвергались безжалостным разрушениям, товары расхищались или просто уничтожались. Это был погром! Я читал в книгах о таких бесчинствах. Они происходили в Польше, в России, где-то далеко на Востоке. Я никогда бы не поверил, даже в последние годы, что подобное может случиться в столице Баварии. Пришла ночь. Если в такой час звонит телефон, ждать можно лишь самого худшего. Не знаю, был это друг или враг, но некто посоветовал мне бежать из квартиры.

Я не убивал, ничего не крал, никого не бесчестил, я не занимался махинациями. И все же я — беглый преступник. И мои приметы известны всем: ату его, он еврей! Ночью на таксомоторе я бежал в Лайм. Друзья приняли меня. Казалось, в их маленьком доме царит мир. Меня приласкали, меня успокоили, меня уложили спать. Однако уже в семь утра меня разбудили, чтобы сообщить с беспокойством и страхом, что патрули СС прочесывают квартал в поисках евреев. Я поспешил на улицу. Я мчался куда глаза глядят. Добыча для любого охотника. Прячась в подворотнях, я видел, как полицейские и партийные активисты выводили схваченных евреев навстречу неизвестности, возможно — в вызывавшие ужас концентрационные лагеря. Когда наступил день, я не отважился двигаться дальше. На Ландсбергерштрассе я спрятался за старым зданием. С чрезвычайной осторожностью, как мальчишка, играющий в индейцев, хотя мои мальчишеские годы давно прошли, я прокрался к телефонной будке, из которой мог позвонить Кристе и попросить ее о помощи. Я был охвачен паническим ужасом. Лишь когда Криста появилась в моем убежище, я немного успокоился. Мы вместе пошли в сторону вокзала. Однако когда на улицах стало оживленнее, мужественная Криста тоже начала нервничать, и мы решили, что будет лучше, если она пойдет впереди меня. Для нее как нееврейки было опасно появляться со мной на людях. На одном из перекрестков я остановился. Криста договаривалась с шофером такси. Помедлив в нерешительности, шофер все же согласился отвезти нас. Я сидел, натянув шляпу на нос, в углу машины, что напомнило мне, словно в абсурдном сне, дурной детективный фильм. Сначала мы бесцельно двигались по старому, знакомому и теперь ставшему другим городу. Наконец, после тысячи бесполезных размышлений, нам пришло в голову, что я, собственно говоря, поляк и что в данный момент в этом есть определенное преимущество. Польское консульство должно быть относительно надежным убежищем.