Записки Якова Литтнера из подземелья - [19]

Как ни преследовали евреев, как ни разоряли еврейскую собственность, кладбища до сих пор оставались нетронутыми. Разумеется, они этого так не могли оставить. Мало было мучить живых, мертвые тоже должны подвергнуться поруганию, по принципу справедливости, присущему ненависти. Сегодня ученики украинской гимназии, девочки и мальчики, строем с песнями промаршировали к еврейскому кладбищу. Они прошли по нашей улице. Мы видели их из окна. На плечах у них были лопаты и мотыги, и шли они весело, как на прогулку в лес. А на кладбище состоялся детский праздник, каких еще не видывали: старые надгробия опрокидывали, цветники разоряли, надгробные холмики ровняли с землей. После этого привели евреев, чтобы они тут же разбивали опрокинутые надгробия на части. Осколки на тележках увозили для дорожных работ.

Сегодня вызвали евреек, чтобы мостить улицы битыми надгробиями. На каменных осколках еще можно прочесть старые еврейские надписи. Госпожа К. вколачивала в дорогу имя своего отца. Солдатские сапоги будут его топтать. Собаки будут по нему бегать. Гусеницы танков сотрут надпись.

От дома к дому бежит шепоток — СС затребовало из Збаража в жертву двести пятьдесят человек. Когда мы узнали об этом, началось жуткое ожидание. Грюнфельд между тем составлял в еврейском совете свой список. Когда список стал известен, в нем оказались все бедолаги общины, те, кто был совету только в обузу, у кого уже совсем ничего не осталось, чтобы его подкупать. Кому из вызванных не удавалось спрятаться, кто по счастливой случайности не был среди не оказавшихся на месте, должен был идти и принять смерть. Пощады не было никому. Двести пятьдесят евреев силой притащили в бани и заперли там. Они знали, что им предстоит.

К вечеру жертв пересчитали, и оказалось, что нескольких человек не хватает. Недостающую дичь нужно было добыть. Улицы были пусты. Если кого и можно было увидеть, так это членов еврейского совета, украинскую полицию и еврейских полицейских. Неожиданно мы услышали душераздирающие причитания и снова осторожно выглянули в окно. По улице уводили семью. Мужчина нес на руках ребенка лет трех и ласково гладил его. Женщина рыдала и цеплялась за мужчину. Душу мою терзало то, что я видел это страдание и ничего не мог сделать. Та же судьба могла настигнуть каждую секунду и меня.

В нашем доме осталось еще двадцать три еврея, и каждый день мы с дрожью ожидаем новых «акций», ведь они могут случиться в любое время. Каждый мучительно ищет выхода. Сколько разговоров идет — и все без результата! Мы звери в западне, из которой нам не выбраться. Иногда мне кажется, что лучше всего было бы лечь и умереть, а то вдруг мной овладевает уверенность, которую, учитывая то положение, в котором я нахожусь, иначе как безумием не назовешь, уверенность, что Бог спасет меня. Наконец мы все вместе решили построить тайник. В коридоре выбрали темную каморку. Дверь в нее замуровали и заставили. Никому бы не пришло в голову, что там есть помещение. Из нашей квартиры, проломив с трудом стену, сделали узкий лаз, ведущий в каморку. Мы ловко замаскировали пролом. После первой «акции» устроили ночное дежурство. Дежурить было утомительно, однако страх заставлял нас строго соблюдать график. Часто бывали ложные тревоги. Дежурный замечал что-нибудь подозрительное, и мы забирались в наш тайник. Было мучительно часами просиживать в тесной, темной и холодной каморке. Среди нас были и дети, своим кашлем или плачем они могли обречь всех нас на смерть.

Молодого Экля освободили от повинности на строительстве железной дороги и зачислили в еврейскую полицию. Иногда он дежурит по ночам и узнает раньше нас о грозящей беде. Жена Экля, ее родители и маленькая Ноэми тоже сидят в нашем тайнике. Поэтому Экль вдвойне заинтересован в том, чтобы успеть предупредить нас. Теперь нам чуть-чуть спокойнее. Тайник ужасно тесен. Многие засыпают от истощения и нехватки кислорода, и их приходится будить, чтобы не храпели. Ведь храп может нас выдать в момент опасности.

Экль сегодня идет в полицию только после полуночи. Была моя очередь заступать на дежурство по дому. Напротив нас — участок украинской полиции, и я насторожился, когда совсем уже ночью туда подъехала машина. «Где еврейский совет?» — спросил кто-то по-немецки. Я осторожно выглянул и увидел, что на машине сидят эсэсовцы в блестящих длинных плащах. Страх сдавил мне горло. Теперь будет не до шуток, подумал я и тут же разбудил Экля и всех остальных. Мы спрятались как можно скорее, а Экль, ловко заделав лаз в убежище, поспешил в еврейский совет.

До того как спрятаться, мы устроили в комнатах беспорядок, а Экль оставил все двери нараспашку. Все это должно было производить впечатление, будто в нашем доме «акция» уже прошла. Через некоторое время Экль вернулся из еврейского совета и крикнул нам сквозь стену, чтобы мы сидели тихо. Идет облава. Не описать словами, каково нам было в нашей норе. Как раз в этот день я чувствовал себя паршиво. Дышать в тайнике было нечем. Как медленно тянется в таких случаях время! И тут мы услышали грохочущий шум. Он становился ближе и ближе. И вот он уже в нашем доме. Главное — спокойствие! Мы затаили дыхание. Если бы только сердце не стучало так сильно! В эти минуты решался вопрос нашей жизни и смерти. Нам показалось, что они пробыли у нас довольно долго. Наконец поиски прекратились. Мы перевели дух. Охотники на людей ушли. Постепенно оцепенение спадало, но нужно было и дальше не забывать об осторожности. Недостаток кислорода в маленьком помещении становился все более чувствительным. У всех были совершенно красные лица и тяжелое дыхание.