Записки учителя фехтования. Яков Безухий - [48]

Через минуту я услышал, как на дверной ключ опустилась чья-то рука, скрипнул замок и открылась дверь, и при свете фонаря, оставленного в коридоре, увидел, что ко мне приближается странное существо, лицо которого, насколько я мог разглядеть в темноте, было скрыто под маской. В ту же секунду мне пришло на ум, что лучше предупредить нападение, чем его ожидать, и, поскольку непрошеный гость смело направился к камину, как человек, хорошо знакомый с моей комнатой, я вскочил с кровати, бросился на него, схватил за горло, повалил на пол и, приставив кинжал к его груди, спросил, кто он и зачем сюда явился; но тут, к моему великому удивлению, мой противник стал истошно кричать и, казалось, звать на помощь. Тогда, желая со всей определенностью разглядеть, с кем мне приходится иметь дело, я выбежал в коридор, схватил фонарь и тут же вернулся, но, сколь ни коротким было мое отсутствие, вор успел исчезнуть, словно по волшебству. Однако мне послышалось что-то вроде легкого шуршания в камине; кинувшись к нему и заглянув внутрь, я успел заметить вдалеке подошвы башмаков и зад штанов незнакомца, поднимавшегося по трубе с быстротой, которая выдавала в их владельце привычку к такого рода передвижениям; я был в полном недоумении.

В эту минуту один из моих соседей, услышав адский шум, доносившийся из моей комнаты уже минут десять, прибежал ко мне на помощь, думая, что меня убивают, и застал меня на ногах, с фонарем в одной руке, кинжалом в другой и в каске на голове. Первый вопрос, который у него возник, — не сошел ли я с ума.

И тогда, чтобы доказать ему, что с рассудком у меня все в порядке, а заодно дать ему некоторое представление о моей храбрости, я рассказал ему обо всем, что произошло. Сосед разразился хохотом: оказывается, я одержал победу над трубочистом! Я мог бы усомниться в этом, но мои руки, рубашка и даже лицо, испачканные сажей, свидетельствовали о справедливости его слов. Тут он пустился в объяснения, и все мои сомнения отпали.

В самом деле, если во Франции, даже зимой, трубочист всего лишь перелетная птица, поющая только раз в год с высоты дымовых труб, то в Санкт-Петербурге — это человек, без которого просто нельзя обойтись; так что по крайней мере два раза в месяц он совершает обход каждого дома. Однако его охранительная работа проходит по ночам, ибо, если днем открывать дымоходы печей и гасить огонь в каминах, в квартиры проникнет холод. Так что печи закрывают с утра, как только их натапливают, а камины — по вечерам, едва они гаснут. Поэтому трубочисты, работая по договоренности с домовладельцами, забираются на крыши по ночам и, даже не предупреждая об этом жильцов, опускают в дымоход связку колючих прутьев, в середине которой находится большой камень, и этой своеобразной щеткой прочищают сверху дымоход на две трети его высоты; затем, когда работа наверху закончена, они заходят уже в дом, проникают в квартиры жильцов и вычищают нижнюю часть дымохода. Те, кто к этому приучен или кого об этом предупредили, знают, что происходит, и нисколько в таких случаях не беспокоятся. К несчастью, меня забыли ввести в курс дела, и поскольку бедняга-трубочист впервые явился ко мне, чтобы заняться своей работой, то он чуть было не стал жертвой того, с какой быстротой я составил о нем неверное мнение.

На следующий день я убедился, что сосед сказал мне сущую правду: домохозяйка пришла ко мне утром и заявила, что внизу стоит трубочист и требует, чтобы ему вернули его фонарь.

В три часа дня граф Алексей заехал за мной в своих санях, которые представляют собой не что иное, как превосходный крытый двухместный возок, поставленный на полозья, и мы с невероятной скоростью покатились к месту сбора охотников, в загородный дом г-на Нарышкина, удаленный на десять — двенадцать льё от Санкт-Петербурга и расположенный в густом лесу; мы прибыли туда в пять часов пополудни и застали в сборе почти всех охотников. Через несколько минут приехали опоздавшие, и нас пригласили к столу. Нужно видеть званый обед у богатых русских вельмож, чтобы иметь представление о роскоши их застолий. Была середина декабря, и, когда я вошел в столовую, меня больше всего поразило великолепное вишневое дерево, стоявшее посреди большого блюда, которое занимало чуть ли не весь стол, и усыпанное вишнями, словно во Франции в конце мая. Вокруг этого дерева лежали горы апельсинов, ананасов, инжира и винограда — такой десерт трудно было бы найти в Париже даже в сентябре. Я уверен, что один этот десерт стоил больше трех тысяч рублей.

Мы сели за стол; в то время в Санкт-Петербурге привился превосходный обычай: еду полагалось разделывать дворецким, а напитками гости угощали себя сами; вследствие этого, поскольку русские по умению пить стоят на первом месте в мире, рядом с прибором каждого из сотрапезников, рассаженных, впрочем, самым удобным образом, стояло пять бутылок различных вин лучших марок: бордо, эперне, мадера, констанцское и токайское; что же касается мясных кушаний, то их здесь были горы, начиная с архангельской телятины и украинской говядины и кончая дичью, присланной отовсюду.