Записки учителя фехтования. Яков Безухий - [42]

Время от времени я встречал его главным образом у Луизы. Грустно было видеть, как бедная моя соотечественница становилась с каждым днем печальнее. Когда она бывала одна, я спрашивал ее о причине этой печали, которую приписывал женской ревности; но однажды, когда я коснулся этой темы, Луиза отрицательно покачала головой и отозвалась о графе Алексее с таким доверием, что я, вспомнив ее рассказ о глубокой тоске Ваненкова, начал подумывать, а не принял ли он деятельное участие в том тайном заговоре, о котором скрытно говорили, не зная тех, кто его замышляет и против кого он направлен. Надо отдать справедливость русским конспираторам: в поведении графа Ваненкова не было заметно никакой перемены, внешне он оставался таким же, каким был раньше; Макиавелли, считавший Константинополь лучшей школой для заговорщиков, был, безусловно, несправедлив по отношению к святой Москве.

Между тем наступило 9 ноября 1824 года; густой туман окутал город, и уже три дня подряд с Финского залива неистово дул холодный и сырой юго-западный ветер, так что Нева стала неспокойной, словно море. На набережных толпились люди и, несмотря на пронизывающий, бьющий в лицо ветер, с тревогой наблюдали за тем, что происходило в глубинах реки, сравнивая уровень ее подъема с отметками, оставшимися на ее гранитных стенах от прошлых паводков. Другие же молились у подножия образа Богоматери, увидев который, как мы уже рассказывали, Петр Великий чуть было не отказался от строительства столицы империи, и подсчитывали, что уровень воды уже достигал второго этажа домов. В городе люди со страхом замечали, как из водоразборных фонтанов стала сильнее бить вода, а источники внезапно забили ключом, словно подземные протоки сдавила какая-то неведомая сила. Словом, что-то мрачное, предвещавшее приближение ужасной беды, нависло над городом.

Наступил вечер; повсюду были усилены сигнальные посты.

Ночью разразилась страшная буря. Было приказано развести мосты, чтобы суда могли найти безопасное укрытие в центре города, и всю ночь они, подобные бледным призракам, поднимались вверх по течению Невы, чтобы бросить якорь у стен крепости.

Я оставался до полуночи у Луизы. Она была тем более напугана, что граф Алексей получил приказ не отлучаться из кавалергардских казарм; в городе были приняты, по-су-ществу, такие же меры, как во время военного положения. Попрощавшись с ней, я на минуту вышел на набережную. Нева выглядела неспокойной, хотя, казалось, вода в ней еще не прибыла значительно; но со стороны моря время от времени доносились странные звуки, напоминавшие протяжные вздохи.

Придя к себе, я увидел, что никто из обитателей дома еще не ложился спать. Вода из источника, бьющего во дворе, два часа назад перешла через край и стала заливать нижний этаж дома. Говорили, что в других местах поднялись гранитные плиты и из-под них струей хлынула вода. И в самом деле, на всем пути домой мне казалось, что меж камней мостовой брызжет вода; но, не подозревая об угрозе наводнения, поскольку такая угроза была мне неведома, я поднялся к себе в квартиру, которая, впрочем, находясь на третьем этаже, предоставляла мне полную безопасность. Однако, заметив у других волнение еще большее, чем мое собственное, я никак не мог заснуть; наконец, сломленный усталостью и убаюканный шумом бури, я задремал.

Около восьми часов утра меня разбудил пушечный выстрел. Накинув халат, я подбежал к окну и увидел, что улица являет собой зрелище невиданного волнения. Наскоро одевшись, я поспешил вниз.

— Что означает этот пушечный выстрел? — спросил я у какого-то человека, который нес матрасы на второй этаж.

— Вода поднимается, сударь! — отвечал он, продолжая идти наверх.

Я спустился на первый этаж, где вода доходила уже до щиколоток, хотя пол в доме был выше уровня мостовой на три ступеньки, образующие его крыльцо. Подойдя к входной двери, я увидел, что вся середина улицы покрыта водой, а проезжающие экипажи гонят волны, бьющиеся о тротуар.

Заметив извозчика, я подозвал его, но он отказался ехать и хотел как можно скорее вернуться в свою конюшню. Однако двадцатирублевая бумажка положила конец его колебаниям. Я вскочил в дрожки и велел ехать на Невский проспект, указав адрес Луизы. Вода доходила нашей лошади до подколенок; каждые пять минут раздавался пушечный выстрел, и при каждом выстреле те, кто нам встречался, кричали нам: «Вода поднимается!»

Я добрался до Луизы и у дверей ее дома увидел какого-то верхового. Он только что прискакал от графа Алексея: тот просил Луизу подняться на самый верх дома, чтобы наводнение не застигло ее врасплох. Ветер перешел на западный и гнал воды Невы вспять, так что море, казалось, боролось с рекою, стремясь отбросить ее назад в русло. Солдат исполнил возложенное на него поручение в ту минуту, когда я входил к Луизе, и во весь опор поскакал к казарме, поднимая вокруг себя целые фонтаны воды. Пушка продолжала стрелять.

Я приехал вовремя: Луиза была до смерти испугана и боялась она, вероятно, не столько за себя, сколько за графа Алексея, поскольку кавалергардским казармам, расположенным в Нарвской части, наводнение угрожало прежде всего. Однако приезд посыльного немного ее успокоил. Мы вместе вышли на плоскую крышу ее дома, одного из самых высоких в городе; оттуда в ясную погоду было видно море. Но теперь туман стал таким густым, что даже ближайшие окрестности терялись в дымке.