Записки тюремного инспектора - [89]

Более часа мы стояли на этом месте. Наконец бой утих. Передовые отряды генерала Васильева оттеснили красных. Только одна большевистская артиллерия продолжала обстреливать впереди лежащую местность. Было приказано идти дальше. Наша рота вернулась обратно и стала на свое прежнее место. Мы приближались к тому месту, где по дороге рвались снаряды. Было страшно. Оглушительные разрывы и свист летающих снарядов делали каждого сосредоточенно-серьезным и напряженным.

Шли молча. Я сменил В. К. Скуратта, который предложил мне заменить его в качестве кучера. С повозки вся местность была отлично видна. Каждый рвавшийся снаряд был у меня перед глазами, и я мог наблюдать его разрыв. Спереди передавали команду идти скорее и держаться левее дороги. Шедшие впереди роты свернули в неубранное кукурузное поле и шли кукурузой. Только обоз двигался длинной лентой по дороге. Направо и влево, впереди и сзади систематически рвались снаряды. Большевики крыли снарядами это место. И хотя во все стороны горизонт открывался широкой далью, но откуда стреляют, этого не было видно.

Обоз местами двигался рысцой. Дорога далеко вправо обходила кукурузное поле и отдаляла нас от тех, кто шел кукурузой. Уже была убита одна лошадь и ранен солдат. Между прочим, на моих глазах чудом спаслась одна дама с детьми. Снаряд упал недалеко от ее подводы и, не разорвавшись, зарылся в землю. Скоро дорога загибала опять налево к тому месту, откуда выходили шедшие по кукурузному полю части. В этом месте, в лощине, стоял с группой штабных полковник Мамонтов. Увидав меня, сидящим на повозке с папироской в зубах, он улыбнулся и кивнул мне головой. Это было тотчас после того, как недалеко возле него снаряд ударил в сарай одиночно стоящей крестьянской усадьбы и, разорвавшись, выскочил оттуда целым фонтаном грязной земли и мусора. Я подумал, что, наверное, там была корова, лошадь или какая-нибудь живность.

Уже недалеко виднелась немецкая колония Петершталь. Обстрел продолжался до тех пор, пока последняя повозка обоза не въехала в селение. Колонна была расположена в лощине, которой предшествовала довольно крутая гора. Здесь многие не выдержали и спускались с горы полной рысью и даже вскачь. Это был момент, когда чуть было не создалась паника, но присутствие полковника Мамонтова сдержало публику. Уже будучи в колонии, мы слышали еще разрывы снарядов, но потом сразу стрельба прекратилась. Очевидно, большевики решили колонию не обстреливать. На душе стало легче, и удивительно, что люди сразу как-то забыли, что только что были под обстрелом. Правда, всем очень хотелось есть, и люди набросились на пищу.

В колонии Петершталь нас приняли хорошо. Мы говорили по-немецки, и это дало нам преимущество. Мы пили молоко, ели яйца, колбасу, сыр. Хата, в которой мы расположились, была хорошо натоплена. Я согрелся и почувствовал себя сытым. Мы держались своей компанией, хотя с нами расположились многие из 3-й роты - наши новые знакомые. Отдохнуть пришлось мало. Через два часа мы двинулись дальше. Было уже совершенно темно. Чувствовалось, что того порядка, который был раньше, уже не было. Многие выходили из строя и присоединялись к обозу, садясь поочередно на повозки, чтобы отдохнуть. Мы решили тоже не расходиться и собрались возле нашей повозки, которая шла в числе шести подвод 3-й роты. Мы обошли самое опасное место Маяки (большевистское гнездо) и направлялись к с. Беляевка, где предполагалась ночевка.

До Беляевки оставалось всего 8 верст. Шли вяло. Где-то впереди работал прожектор. Приказано идти молча и не курить. Эта обстановка еще больше клонила ко сну. Было холодно, и временами трясло как в лихорадке. Дул неприятный северный ветер. Хотелось скорее тепла. Руки и ноги невероятно мерзли. Пройдя верст шесть, мы остановились. Говорили, что в с. Беляевку послана разведка и квартирьеры. Мы стояли долго и сидя на земле, дремали. Солонина, Тарновский, Сребрянец ушли с ротой вперед. Где-то впереди послышались выстрелы. Вскоре после этого мы услышали церковный звон. В с. Беляевка били в набат.

Как потом оказалось, беляевские большевики встретили наших квартирьеров ружейными выстрелами и обстреляли также разведчиков. Большевики ударили в набат, собирая народ, чтобы дать отпор добровольцам. Было жутко слышать этот колокольный звон в ночную пору. Чем-то зловещим отдавал этот набат. Только в детстве я слышал, бывало, в деревне в ночное время набат, и этот звон навсегда оставил в памяти впечатление ужаса. И теперь по спине пробежала дрожь.

Мы подкармливали своих лошадей. Мой большой друг А. И. Самойлович подошел ко мне и присел рядом возле дороги, где я сидел на промерзшей земле, присыпанной снегом, спустив ноги в канаву. Мы слушали эти зловещие звуки набата и всматривались в непроницаемую темень. Иногда слышались отдельные выстрелы. Темными силуэтами вырисовывались близ стоящие повозки, а дальше обоз терялся во мгле, точно его не было вовсе.

На нашей повозке высоко на вещах сидели укутанные с головой три женщины: М. К. Воздвиженская, Скуратт и Панченко. Холодная, зимняя ночь, от которой мы зябли, вызывала досаду, что мы стоим, и хотелось идти вперед. Странно свела нас судьба здесь, в этом отступлении на Румынию - трех свойственников, женатых на трех сестрах. А. И. Самойлович, А. А. Рахель (киевский судебный следователь) и я - мы были женаты на трех родных сестрах Красовских. Я не знал даже, что А. А. Рахель с семьей тоже ушел из Киева и пребывал до последних минут в Одессе. Я встретил его случайно в толпе на льду. Он был в статском пальто, с винтовкой за плечом. Он вышел из Одессы с отрядом Струка, желая про -браться в Киев, но отряд этот был разбит большевиками, и Анатолий Антонович очутился в одиночестве в плавнях реки Днестра. На Днестровском лимане они присоединились к нам, отступающим на Румынию. В тот же день я потерял его из виду, но говорят, его видели идущим с какой-то воинской частью.