Записки тюремного инспектора - [346]

До последнего момента мы были на учете, готовые при всяких условиях идти освобождать Родину. Мы знали, что впереди нам предстоят еще большие испытания. Конечно, для очень многих, в особенности людей в возрасте, эмиграция была и еще будет последним этапом их жизни. И это мы предвидели и писали в своем дневнике, что немногие и нескоро вернутся в Россию. Смерть на чужбине - это тоже смерть, что застигла очень многих на поле брани и в окопах. Вдали от Родины, на чужой земле, в убогой обстановке беженской жизни, среди чужих людей, без медицинской помощи, одиноко умирают русские люди на чужой земле.

Такая смерть тяжелее смерти в бою или в окопах, где все-таки человек не один, а среди своих. Так умер в прошлом году в Субботице полковник В. А. Шарепо-Лапитский. В своей убогой беженской комнатке он почувствовал себя плохо, а на следующий день его нашли мертвым. Что пережил этот человек перед своей смертью, никто не знает. Молчаливо, одиноко, без медицинской помощи умер он, как сдыхает пес на дворе.

«Смотрите, селитесь поближе к русским. Мало ли что может случиться. Вы немолодой человек», - говорила мне жена брата, провожая меня на пароход в Новый Бечей. Конечно, нам, людям уже в возрасте, трудно рассчитывать на что-либо другое. Время идет быстро, а исторические события разворачиваются медленно.

Я люблю свою комнатку. Светло, уютно, тепло и чистенько в ней, но все-таки для меня она ассоциируется не то с кельей, где как бы в изгнании приходится доживать свой век, не то с окопом, из которого не так легко выбраться и увидеть свет Божий. Катастрофа для русских людей все еще продолжается, и никто не знает, что ждет его впереди и какие испытания ему предстоят. Несомненно, что многое еще перевернется в политике и, может быть, русским беженцам опять придется искать себе приют на иной территории. На отдых имеют право только мертвые. Так выразился один из молодых ораторов, требуя от всех русских энергичного единения в вопросе о борьбе за свою Родину.

Другой вопрос, волнующий беженцев, по крайней мере в Югославии, - это катастрофа финансовая, ударившая сильно по карману беженцев. Наученные горьким опытом, русские люди всегда ждут худшего и потому стали бережливее, зная, что катастрофа еще не кончена. И вот, кто только мог, сберегая лишнюю копеечку, нес эти сбережения в разные штедионицы (сберегательные кассы) и местные банки. Доктора, инженеры, педагоги, служащие, рабочие - одним словом, все, кто зарабатывал достаточно, чтобы отложить трудовую копеечку на черный денек, имели в этих банках скромные сбережения. Мне лично известны эти суммы по Н. Бечею, где, кажется, не было человека, который не отложил за 10-12 лет службы в институте приличную сумму в 10, 20, 30 и даже 40 тысяч динар. Больше всех скопила горничная начальницы Фрося, занимавшая еще какую-то казенную должность в институте.

В одной из таких касс («Врашевачка српска штедионица») в Н. Бечее служит бухгалтером наш русский В. И. Слатвинский. И вот поэтому, имея там своего человека, наши русские несли туда свои сбережения. Открыли там счета и канцелярия института, и касса взаимопомощи служащих в институте. Начальница института открыла там, как опекунша, именные текущие счета воспитанниц института, в большинстве, конечно, сирот и полусирот.

И вдруг в один прекрасный день банк заявил, что вклады обратно из штедионицы не выдают. Возмущение было ужасное. Арестовали было сначала одного из директоров штедионицы и бухгалтера, но тотчас их освободили, а нам сказали, что это временное затруднение. Но не прошло и двух-трех месяцев, как почти все штедионицы и банки объявили себя банкротами. Создалась паника, которая немного рассеялась распоряжением министерства о том, чтобы клиентам банка выдавали хотя бы проценты на капитал, но наш банк не мог исполнить даже этого.

Мы, русские, потерявшие уже однажды все свои капиталы, отлично понимали, что все эти успокоения и обещания, которые так щедро расточаются банковскими деятелями, - это просто обман. Вот уже третий год, как случился этот крах, и, конечно, никакой надежды на получение вкладчиками их сбережений нет. Любопытно, что когда потерпевшие приходят в эту штедионицу, то с ним обращаются грубо и заведомо обманывают. Мне лично говорили: «Получите через два месяца, получите в августе», потом в феврале, потом в июле и т.д. А Фросе в последний раз сказали, что выдавать вклады будут через 12 лет.

Интересно, что все эти банки функционируют. Служащие и директора получают жалованье и приходят каждый день на службу. Читают газеты. Пьют чай и ничего не делают. Директора и акционеры ведут по-прежнему широкий образ жизни. Один из них обзавелся на днях отличным выездом. Держит автомобиль. Все они - богатые люди, имеющие дома, землю, капиталы, и живут, как будто ничего не случилось.

А взглянем теперь на клиентов этих банков - русских беженцев. П. И. Пономарев, доктор Харьковского института, переведенный в Пановичи, тяжко заболел в прошлом году. Его разбил паралич правой стороны тела. Он умолял всех нас, оставшихся в Н. Бечее, выхлопотать выдачу ему хоть небольшой суммы из его вклада в банке. Ему отказали. В это время заболела его жена, Мария Михайловна, болезнью, требующей сложной и дорогой операции. Денег из банка не дали.