Записки старшеклассницы - [8]

Только Мар-Влада никого персонально не ругала, она сказала, что не считает нас безнадежными бездельниками, хотя по развитию некоторые из нас остались еще в младшем школьном возрасте.

Тут мой папа встал по стойке «смирно» и стал громить и ее либерализм, и современную молодежь, которой все сходит с рук, и родителей, которые часами сидят перед телевизорами вместо того, чтобы упорно воспитывать «неподдающихся» деток…

А я все думала: кому нужна эта комедия? Разве мы станем лучше, если нас всласть поругают и учителя и родители? Только обозлимся, особенно те, кого дома поедом едят за каждую двойку.

Раньше Сеньку лупили даже ремнем, пока он не стал выше отца, а Маришкину до сих пор за двойки оставляют без обеда, у нее очень старорежимная мать.

После собрания Мар-Влада и мой папа вышли вместе — кажется, он специально ее поджидал. А у меня ручка на портфеле лопнула; пока ее прикручивала, они вперед ушли, догнала — слышу, беседа обо мне. Тут я не стала себя обнародовать, пошла скромненько сзади, только уши работали, как радар.

— Вы с моей дочкой подружились… — говорил папа, — наверное, постоянно на нас жалуется?

— Мы почти не говорим о вас. — Мар-Влада решила не выдавать «тайну исповеди».

— Вот говорят — переходный возраст! А сколько он тянется, не знаете? Жена неважно себя чувствует, но не хочет уходить с работы, чтобы не превращаться в домохозяйку, а у нее столько еще дел по дому…

— Разве Катя не помогает?

— У Катерины никакой сознательности, — уныло тянул папа. — Жена отмахивается, когда я злюсь, что она девчонку избаловала. Говорит, легче самой сделать, чем ей сто раз напомнить о ее обязанностях…

Я очень обозлилась. Кто его просил ябедничать?! У Мар-Влады я без всяких просьб и пыль вытирала, и за хлебом бегала, даже пол раз помыла, хотя она и ругалась… А вот дома мне ничего делать не хочется, потому что мама всегда меня шпыняет, ей никогда не нравится, что бы я ни сделала. Она требует, чтобы я даже пол натирала «с любовью».

— Конечно, иногда я срываюсь, бываю с Катькой груб… — донеслось до меня, — но на работе вымотаешься, неприятности, а она огрызнется, вот и ссоримся…

Я вдруг заметила, что отец выглядит много старше своих лет, хотя и старается идти прямо, подтянуто. Выдавали его не седина из-под фуражки, не морщины на шее, а воспаленные глаза, тускневшие, как только он переставал следить за собой.

— А если бы вы рассказали Кате о своих заботах… — начала Мар-Влада: она угадала, что я очень мечтала об этом в детстве, мне так хотелось быть равноправным с мамой человеком. Но меня всегда отправляли спать, когда разговор заходил о серьезных делах.

— Вы напрасно Катю и ее друзей принимаете за сознательных людей, — возмутился папа, — вас подводит акселерация; но хоть вымахали они каланчами, а ума у них не больше.

Отец остановился, закурил, я отскочила подальше, а потом они двинулись вперед, и он продолжал ворчливо:

— Веселенькое дело — перед дочкой распинаться! Тоже мне философ!

Мар-Влада молчала, и он неожиданно вдруг сказал:

— А все-таки Катька молодец! Умеет спорить, это лучше, чем быть киселем. Согласны? Меня отец часто в детстве драл. И за дело, и чтоб настроение сорвать… Даже жалко, что она не парень. Ничего не боится, когда свое мнение имеет…

Мар-Влада все молчала, и мне очень страшно стало, что он мог ей не понравиться. Даже ей я бы не позволила его высмеивать…

Потом они подошли к моему дому, и папа сказал:

— Вон наше окно. Я всегда на него смотрю издали. Возле него Катька занимается вечерами. И сразу на душе спокойнее, когда вижу ее косицы… Она ведь у нас с выбрыками…

Он протянул Мар-Владе руку.

— А вам Катька еще не надоела? Жена хотела ей запретить бегать к вам и морочить голову, так рев был на полдня. Она, к сожалению, плакса…

Мар-Влада вежливо сказала, что мои приходы ее не стесняют. Я два раза потом еще обошла вокруг дома, чтобы не появиться вслед за отцом.

Смутно у меня на душе. Я даже не думала, что отец меня так любит. Но почему он меня часто обижает? Именно он. Неужели трудно меня понять?

Может быть, мне, как и Сороке, стать дрессировщиком животных? С ними у меня отношения куда лучше, чем с людьми. На улице нет собаки, с которой бы я не нашла общий язык. Я протягиваю к ней руку, обязательно ладонью под нос; меня обнюхивают, виляют хвостом, а потом можно гладить и щекотать кого угодно, даже кавказскую овчарку. Я убеждена, что собака чувствует твою симпатию, она понимает, хочешь или не хочешь ты ей зла, она никогда сдуру не будет бросаться и кусаться. А вот Галка меня все время изводит; можно подумать, что я у нее отбила любимого человека. Вздыхает она по Сеньке, а он мне даже с доплатой не нужен.

Сегодня писали контрольную по алгебре. Я знала материал, но хотела только ответ проверить; повернулась к ней, а она так громко: «Я комсомолка и никому списывать не даю!»

Конечно, Владимир Иванович обрадовался и полчаса на мне твист танцевал: «Ах, Змойро, я был о вас лучшего мнения… Ах, оказывается, и вы… Ах, я верил в ваши способности…»

Я терпела долго, минут пять, а потом сказала: «Не надо ханжить! Вы прекрасно знаете, что я не списывала, вам просто приятно меня прорабатывать, благо есть повод…»