Записки старого москвича - [17]

Варлаам Александрович усмехнулся:

— Речь идет о сборе средств в пользу русской колонии в Давосе, в Швейцарии, — сказал он.

Я обещал устроить заметку, которую Варлаам Александрович тут же составил. В то время в газетах были постоянные отделы, в которых печатались фамилии лиц, приславших пожертвования на те или иные цели. Часть жертвователей только и откликалась на призывы редакции из желания увидеть напечатанной свою фамилию. Какой-нибудь купец 1-й гильдии слал «четвертную», а то и сто рублей, «кружок любителей драматического искусства» присылал собранные 8 рублей 30 копеек, скрывший под инициалами свою фамилию «рабочий слесарной мастерской» вносил трудовой полтинник и гимназист 4-го класса гр. «А» сам относил в редакцию 10 копеек, сбереженные из денег при очередной покупке марок Гватемалы или. Оранжевой республики для своей коллекции.

Заметку я устроил, и через некоторое время Варлаам Александрович с довольным видом поблагодарил меня, сказав, что пожертвования поступают очень хорошо.

— Это будет ощутительная помощь, — сказал он, покашливая.

Во время войны Варлаам Александрович несколько раз болел, а еще до Февральской революции совсем покинул редакцию, собираясь уехать лечиться.

Когда Николай II подписал в своем вагоне на станции Дно отречение от престола, когда отхрипели ораторы у памятника Пушкину, отцвели красные банты, канули в Лету откуда-то взявшиеся полувоенный полковник Грузинов на белом коне и ударные полки «имени наступления 18-го июня», когда Совет солдатских депутатов уже обжился в бывшем доме генерал-губернатора, при Совете был создан союз «Артисты-воины». Один мой приятель, бывший секретарем союза, привлек меня к этой работе, сказав: «Будет два секретаря…» Я согласился.

Но работы было мало. Иногда только вдруг налетала горячка, я добывал в автостоле Совета солдатских депутатов машину и носился на ней по городу, пока горячка не остывала.

Подошли выборы в учредительное собрание. Повсюду висели яркие агитационные плакаты пяти списков борющихся партий. Больше всех залепили Москву своими плакатами кадеты, шедшие в списке под № 1. Кричали на все лады эсеры, призывающие голосовать за список № 3, захлебывались в воплях меньшевики, агитировавшие за четвертый список. И выразительно-крепкими новыми словами говорили броские плакаты большевиков. На одном из этих плакатов солдат ломал об колено винтовку.

Внизу была крупная подпись: «Долой войну!»

В какой-то очередной горячке я подбежал к автостолу взять наряд на машину.

— Нет машин, — сказал солдат, сидевший за столом, и, тут же выписав наряд, протянул его человеку, стоявшему рядом со мной.

Я посмотрел на него и вдруг узнал Варлаама Александровича.

— Варлаам Александрович! — обрадованно и удивленно закричал я, ни разу со времени «Рампы» ею не видавший. — Вы что тут делаете?

— Я здесь работаю, — сказал Варлаам Александрович, пожимая мне руку и тоже приветливо улыбаясь.

— А где? В каком отделе?

— В президиуме.

— В президиуме? — поразился я. — Кем же вы там работаете?

— Я член президиума, — тихо сказал Варлаам Александрович.

«Член президиума?» — подумал я, все более поражаясь. Президиум — это была та недосягаемая для нас инстанция Совета солдатских депутатов, к которой мы и близко не подходили, за исключением отдельных случаев, при организации массовых праздников, когда в нас нуждались.

— А вы какой номер, Варлаам Александрович? — задал я обычный и понятный тогда всем вопрос.

— Я — пятый, — ответил Варлаам Александрович.

— Вы — большевик?

— Да, большевик. Давно.

— А как же это… — запнулся я.

Варлаам Александрович вдруг лукаво улыбнулся:

— А помните ту заметку, которую вы по моей просьбе устраивали в «Голосе Москвы»? — спросил он.

— Помню. Чего вы о ней вспомнили?

— Потому что та «русская колония в Давосе» была большевистской колонией. Вы помогли тогда хорошему делу.

— Так, значит, вы и тогда были большевиком? Как же мы ничего не замечали… — бормотал я, совсем озадаченный, но внутренне чем-то обрадованный.

Варлаам Александрович спросил меня, где я работаю, сказал, что мы еще не раз увидимся, простился и быстро ушел. С тех пор я виделся с ним несколько раз. Очень занятый, он тем не менее всегда уделял мне какое-то время, каждый раз удивительно ясными словами разрушая мои нелепые «газетные» представления о борьбе партий, проливая резкий свет на их сущность и говоря о неминуемой и близкой социалистической революции.

Однажды Варлаам Александрович, встретив меня в коридоре Совета, присел со мной на подоконник и долго разговаривал. Он говорил тихим голосом. Очевидно, его давняя болезнь захватила теперь и горло. Были уже сумерки, в коридоре стало почти темно, но какой свет, постепенно просачиваясь, вдруг хлынул в мое прояснившееся сознание! Как будто бьющий луч пробежал по всем затемненным уголкам моего существа, замер и осветил все ярко, беспощадно…

После Октябрьской революции я увидал имя Варлаама Александровича среди имен ближайших соратников Ленина и Свердлова.

Варлаам Александрович Аванесов стал первым секретарем Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Советов.

Молодая Советская власть, строя первое Рабоче-крестьянское государство, погруженная в осуществление величайших мечтаний человечества, на первых порах не касалась еще многих второстепенных вопросов. Так, большинство прежних газет еще продолжало выходить в свет. И вот однажды «Русское слово» вышло с пасквилем в адрес первого секретаря ВЦИК Варлаама Александровича Аванесова, связав это с его прежней работой в «Рампе».