Записки советского актера - [56]

Но выдающийся художественный уровень монументальной картины, созданной в условиях военного времени, обеспечил ей самое широкое внимание как у нас, где она была выпущена на экран в начале 1945 года, так и далеко за рубежами Советского Союза. Работа руководителей и ведущих участников фильма удостоилась высокой оценки, была отмечена Сталинской премией.

Просматривая и обсуждая фильм в своей среде, мы замечали его недостатки. Почти каждый кадр, взятый в отдельности, выделялся графической отточенностью рисунка, гармонией композиции. Но любуясь кадром в качестве художника, С. М. Эйзенштейн в качестве режиссера недостаточно контролировал временную длительность кадров, поставленных во взаимное сочетание, или, говоря профессиональным языком, — монтажное время. Поэтому, когда отдельные кадры были смонтированы, склеены между собой, в развитии сюжетного действия стала чувствоваться замедленность и известная монотонность. Отдельные отрезки действия, например, сцена отравления Анастасии боярыней Старицкой, тянулись чрезмерно и неестественно долго. Подробности, мелкие частности, любовно показанные режиссером, нередко выдвигались на первый план, занимая незакономерно большое место.

Между тем в дальнейшей работе над второй частью фильма С. М. Эйзенштейн усугублял все эти ошибки.

Первая и едва ли не основная из них состояла в том, что он произвольно разбил надвое сценарий второй части «Ивана Грозного».

По первоначальному плану фильм должен был заканчиваться торжеством Ивана IV как военачальника, его выходом к берегам Балтики, и таким образом утвердить апофеоз его победы, взятой в ее широком международном значении.

По новому варианту вторая серия фильма заканчивалась задолго до наступления этих событий. Заключительные ее кадры были посвящены убийству Старицкого, — иначе сказать, победе Ивана IV над внутренним врагом, над боярской оппозицией. Тем самым вторая серия не выполняла стоявшей перед ней задачи, не затрагивала основной темы, ради которой была задумана. Но не только сократился масштаб охватываемых ею исторических событий, а соответственно также место и роль Ивана Грозного в их развитии. В то же время за счет главного оказались затянутыми, удлиненными, чрезмерно подчеркнутыми такие эпизоды, которые должны были занять гораздо менее заметное, а то и совершенно второстепенное положение. Более значительное уступило место менее существенному, тому, что должно было стать проходным.

Утрачивая намеченную и выношенную мною внутреннюю линию развития образа в силу выявившегося в процессе съемок изменения сценария, я говорил С. М. Эйзенштейну о своем тяжелом творческом самочувствии. Дробление второй серии надвое, попытка дополнительно сделать третью серию — все это представлялось мне серьезнейшей, глубоко принципиальной ошибкой.

Мною овладевало чувство неуверенности, наконец, беспокойства. Просматривая на экране отснятый материал второй серии фильма, я стал критиковать отдельные куски. С. М. Эйзенштейн приписывал мою критику переутомлению, чрезмерной требовательности и перестал показывать смонтированные кадры. Но взаимоотношения актера и режиссера в процессе кинопроизводства таковы, что на последнем этапе работы актер не в состоянии влиять на режиссера, ибо только за последним — решающее слово!

С. М. Эйзенштейн снова увлекал меня преодолением сложнейших заданий, по преимуществу пластического характера. Так, например, в сцене с митрополитом Филиппом, произнося темпераментный монолог Ивана Грозного, я с общего плана подбегал на крупный план — на сорок пять сантиметров от объектива съемочного аппарата, — заботясь, чтобы мой подбородок, нос и затылок не вышли за рамки кадра, причем на крупном плане мне надлежало, гневно сверкнув глазами, произнести фразу, от которой должен был дрогнуть не только митрополит, но и мой будущий зритель. Однако зрители не увидели ни данного эпизода, ни всей второй серии фильма.

В течение съемок ее ошибки были резко усугублены исторически неверным изображением прогрессивного войска опричников и искажением образа самого Ивана IV, который был представлен человеком нерешительным, слабохарактерным, безвольным. Все эти недочеты второй серии «Ивана Грозного» получили справедливую принципиальную критику в историческом постановлении ЦК ВКП (б) о кинофильме «Большая жизнь», сыгравшем выдающуюся роль в дальнейшем творческом подъеме советской кинематографии.

Когда осенью 1946 года было опубликовано постановление ЦК ВКП (б) и стала известна суровая партийная критика нашей работы над второй серией «Ивана Грозного», я как актер, — хотя и ни в какой мере не будучи обвиняемым, — принял на себя ответственность наряду с режиссером. С. М. Эйзенштейн и я написали в ЦК партии письмо по поводу допущенных ошибок, с просьбой помочь нам исправить их дальнейшим творческим трудом.

Товарищ И. В. Сталин счел возможным принять нас.

Беседа товарища И. В. Сталина, товарищей В. М. Молотова и А. А. Жданова с С. М. Эйзенштейном и со мной касалась общих вопросов кинематографии и, в частности, нашей работы над второй серией «Ивана Грозного».

Мы получили полную возможность переработать вторую серию «Ивана Грозного», добиваться высокого идейно–художественного качества фильма, — мы не были связаны ни сроками, ни затратой средств. С. М. Эйзенштейн, по–настоящему окрыленный, не переставал думать о переработке второй серии фильма, которая показала бы Ивана IV в зрелом периоде его государственной деятельности. Преждевременная смерть С. М. Эйзенштейна помешала ему заняться этой работой.