Записки сотрудницы Смерша - [18]

В 1936 году пионеры, посещавшие Дворец, в том числе и я, встречали детей испанских республиканцев — очень торжественно, с музыкой. Прямо на берегу Москвы-реки, куда причалил пароход, многие москвичи забирали детей к себе домой, но большинство этих ребят распределили по престижным детским домам, где их холили и лелеяли. Все они находились под патронатом Красного креста. Здесь юные испанцы выросли, получили образование, и через несколько лет стали возвращаться к себе на родину. А тех, кто остался, до сих пор охраняет и помогает им Красный крест. Мы тогда часто встречались с испанцами, у них на голове были пилотки с кисточкой — эспаньолки, и мы приветствовали друг друга поднятием руки и словами: «No pasaran!» («Они не пройдут!»; «они» — это фашистские мятежники). Многие комсомольцы в то время стремились уехать в Испанию, чтобы помочь республиканцам не допустить к власти Франко.

В многочисленных кружках Осоавиахима мы тогда изучали винтовку, гранаты, противогаз, сдавали нормативы на значки «Ворошиловский стрелок», БГТО, ГТО. Эти значки носили гордо, как ордена. В Парке культуры имени Горького прыгали с парашютом. Валя Макарова и другие прыгали в аэроклубе на Таганской улице.

Нашей классной руководительнице Ольге Никитичне мы помогали организовывать большую сельскохозяйственную выставку, ответственной за организацию которой назначили меня. Я поехала в Политехнический музей, где договорилась с руководством о выдаче нам муляжей овощей и фруктов. Выставка получилась отличная, на нее приходили экскурсии из других школ, посетили и из РОНО, за эту выставку школа завоевала первое место в районе.

Кроме того, у нас школе было много кружков: рисование, домоводство, авиамоделирование, прекрасный драматический, которым руководила актриса МХАТа. В этом кружке занимались Валя Макарова и Олег Успенский. Валя всегда рассказывала нам, как проходили занятия, часто просила нас пофантазировать: задавала нам этюды, а мы должны быстрее находить выход из любого, даже самого безнадежного положения и научиться преодолевать трудности. У нас не получалось, зато Валя могла такое придумать, что мы все долго хохотали.

А жизнь в стране бурлила! Помню, как летом 1934 года прибыли в Москву челюскинцы. Целый год мы следили за дрейфом парохода «Челюскин» в Арктике, выпускали стенные газеты, лепили из пластилина самолеты, что летали на Северный полюс спасать пароход, изучали биографии героев. И теперь мы все бежали к Красной площади, чтобы их увидеть. А в 1937 году разрисовывали на карте беспосадочный перелет в Америку Чкалова, Байдукова и Белякова — тех отважных летчиков, которых мы встречали за год перед тем, как они совершили перелет из Москвы на Дальний Восток, на остров Удд, через Северный Ледовитый океан. Помню, как обсуждали разгром японцев на озере Хасан в 1938 году. Такое происходило в первый раз, ничего подобного ранее не было! Мы, школьники, всем этим живо интересовались. Постоянные рекорды, трудовые, а потом и боевые победы рождали энтузиазм и обеспечивали наше патриотическое воспитание. Все, что видели и узнавали, мы пересказывали друг другу и горячо обсуждали, гордясь нашей Родиной.

Так и проходила наша жизнь: все были увлечены учебой, занятиями в кружках (конечно, все они были бесплатными), общественной работой, поэтому дети по улицам не болтались.

В детстве многое не замечается, так что осталось воспоминание, что все были более-менее сыты, довольны, веселы, не было зависти, да и завидовать было нечему. Хотя я и одевалась проще всех, донашивая одежду старших сестер, но как-то смогла сплотить вокруг себя весь наш класс, за что и любила меня директор школы. Когда я поступала в Управление особых отделов НКВД СССР, то первая рекомендация была от нее. Александра Петровна Землемерова так меня расписала, что я чуть даже не расплакалась.

К концу тридцатых годов жизнь в стране улучшилась, хотя все мы жили скромно, имели только самое необходимое, но нам было чуждо накопительство, не имелось стремления к наживе. Мы справедливо считали, что счастье не в деньгах.

Наш десятый класс был маленьким (четырнадцать девочек, шесть мальчиков), очень дружный, никто никого не подсиживал, ни на кого не жаловался. Учились хорошо, друг другу помогали и защищали. Некоторые девочки уже влюблялись, были определенные пары, а я вся была в учебе и занятиях со своими пионерами.

Однажды во время урока ко мне за парту подсел Вася Григорьев, неожиданно послюнявил палец и провел по моим бровям, а затем показал палец ребятам и сказал: «Нет, не красит!» И опять перешел на свою парту. Оказывается, мальчишки поспорили, крашу ли я брови, а я, как и мама, была чернобровая, никогда не красилась и не применяла косметику.

В школе больше всего не любила и не понимала химию. Преподавателем химии был Николай Самуилович Холкин, ему почему-то дали кличку Чапельник[2]. Он мне очень симпатизировал. Бывало, вызовет к доске, задает задачи, а сам подсказывает, чуть ли не сам их решает. Я нервничаю, переживаю, знаю, что все будут смеяться, ведь даже за плохое знание урока он все равно поставит мне четыре или пять. И меня прозвали Чапельницей. Я его за это ненавидела, избегала, а он все равно вел себя так же. Даже когда фотографировали наш выпускной десятый класс, он растолкал всех моих подруг и встал рядом со мной. Недалеко от Николая Самуиловича жила наша одноклассница Вера Рыбина, так она была в курсе его семейной жизни: у него были жена и ее племянница, которых он держал в страхе. В начале Великой Отечественной войны Холкин ушел в ополчение, воевал под Москвой. Не знаю уж, что там было, ведь бои были очень тяжелые, с переменным успехом, и в какой-то момент немцы (наверное, они окружили подразделение) через громкоговоритель обещали жизнь тем бойцам, кто перейдет на их сторону. Тогда Николай Самуилович поднял руки и пошел к немцам, а кто-то из красноармейцев его застрелил…