Записки русского тенора. Воспоминания, заметки, письма - [22]

Церковное пение в советской Москве

Моя певческая жизнь началась с хорового пения, и о первых детских годах уже сказано. Сейчас я хочу рассказать о московском хоровом пении в конце 20-х-нача-ле 30-х годов. В это время в культовых хорах и храмах действовали многие выдающиеся хоровые дирижёры, композиторы, а солистами хоров были многие солисты оперных театров. В храме Николая в Кузнецах пел Козловский. Некоторые церковные певчие, как, скажем, Максим Дормидонтович Михайлов, в скором будущем уйдут в мирское профессиональное искусство и прославятся как выдающиеся мастера оперного театра. Некоторые известные хоровые дирижёры уже заканчивали свою деятельность как организаторы церковных хоров, другие только начинали.

В конце периода НЭПа профессора консерватории всё реже стали выступать как дирижёры церковных хоров. Объяснялось это не только общественным осуждением в преподавательской среде и в печати. Организация новых светских хоров, Ансамбля Красной армии и хоровых коллективов на Радио, в Филармонии ставила перед такими профессорами, как Николай Данилин, Павел Чесноков, Иван Юхов, Александр Александров, новые интересные творческие задачи и постепенно уводила их от культового дирижирования.

Профессор Николай Михайлович Данилин руководил хором в храме Трифона-мученика на Трифоновской улице (недалеко от Рижского вокзала). Хор Данилина отличался не только классической строгостью интонирования, монументальностью чисто хорового а’капельного пения, но и тем, что во время службы концертный хоровой репертуар почти не исполнялся.

Ученик Ипполитова-Иванова Павел Григорьевич Чесноков управлял хором у Василия Кесарийского, что на улице Горького (бывшая Васильевская улица). Чесноков был не только прирождённым регентом, но и прекрасным церковным композитором. Трудно сказать, что его на это подвигло, но Чесноков сочинял церковную музыку совершенно индивидуально. Если мы послушаем Всенощную Рахманинова или Литургию Чайковского, то мы не найдём в них того старорусского распева, старинного церковного «лада», который разрабатывал в своём духовном творчестве Павел Григорьевич. Если в других московских церквях звучали произведения Кастальского и Архангельского, Строкина и Смоленского, Бортнянского и Веделя, то в хоре Чеснокова прежде всего звучала его музыка. Корни этой музыки уходили в самые старые христианские и даже старообрядческие напевы, часто звучали унисон, речитатив. «Кононарх» — то есть сольное возглашение на фоне звучащего (подчас с закрытым ртом) хора, или положенная на определённую мелодию «ектинья» (речитатив протодьякона) требовали не только высочайшей музыкальности дьякона, но и точной срепетированности дьякона (как солиста) с самим хором. Конечно, немалое значение в деятельности хора Чеснокова у Василия Кесарийского играло и то, что в этом же храме примерно до 1932 года служил Максим Дормидонтович Михайлов. Неизгладимое впечатление производила сама сила звука этого вдохновенного баса.

Михайлов, как, впрочем, и другие протодьяконы того времени, постоянно «гастролировал» в других храмах. Если заглянуть в русский православный календарь, то каждый день в каком-нибудь из «сорока сороков», как говорили о московских храмах старые люди, был престольный праздник. А каких только не было церковных праздников в старых московских церквях! Одни только названия московских улиц и переулков говорят нам о том, какое множество было церквей. На одной улице Горького (тогда она называлась Тверская, так как это была дорога на Тверь, теперь Калинин) можно было насчитать не один десяток храмов и маленьких церквушек. В самом центре, в Охотном ряду против гостиницы «Националь», стоял храм Параскевы Пятницы. На Пушкинской площади, на том месте, где теперь кинотеатр «Россия», раньше был Страстной монастырь. Храмы были на углу Благовещенского переулка, в Столешниковом переулке, в Спасоглинищевском (теперь улица Немировича-Данченко)…

Выдающимся музыкантом был Михаил Кузьмич Холмогоров, человек с высшим музыкальным образованием. На постоянные предложения перейти на концертную или оперную деятельность он шутя говорил, что с его внешностью он годится только на роль Мефистофеля. Его фигура огромного роста, рыжие борода и усы, огромный нос действительно не подошли бы к ролям Демона или Онегина. Между тем голос Холмогорова — высокий бас-баритон — легко взлетал на верхнее фа, когда он пел-говорил своё «Аминь» в «Верую» Архангельского. Холмогоров и закончил свою карьеру в храме Апостола Филиппа в Филипповском переулке (теперь улица Аксакова) на Арбате.

Протодьякон Владимир Прокимнов, обладавший выдающимся по красоте баритоном, в середине 30-х годов перешёл на работу в группу солистов Всесоюзного радио, где пел под фамилией Владимиров, однако позднее вернулся в храм и был протодьяконом Елоховского собора при Патриархе Алексии. Протодьяконы Остроумов, Туриков также часто «гастролировали» в разных храмах, причём Туриков поражал низкими бархатными тонами своего голоса. Протодьякон Иннокентий Фокич Редикульцев тоже стал солистом Большого театра, исполнителем многих басовых партий.