Записки районного хирурга - [17]

А через неделю она скончалась у себя дома. На вскрытии обнаружили перелом свода черепа, большую субдуральную[9] гематому. Ушиб головного мозга. Родственники сразу обвинили меня в ее смерти, написали в прокуратуру, собирались подавать в суд.

Они считали, что я отказал в госпитализации пострадавшей с тяжелой черепно-мозговой травмой. Тут меня снимок и выручил: на нем были четко видны целые кости черепа покойной. То есть первого января она не получала той травмы, которая унесла ее в могилу. Следователи дожали любимого погибшей девушки, и выяснили, что он после ее чугунной кочергой по голове стукнул. Да так, что кочерга погнулась, а череп раскололся.

Пока я осматривал избитую, троица в ванной мирно уснула. Не мешкая, мы быстро взяли раненую в операционную. На операции оказалось, что у нее повреждены сосуды брыжейки[10] тонкой кишки, а в брюшной полости плещется пара литров крови. С литр перелили обратно, рану брыжейки зашили, кровотечение остановили. Когда родственники жертвы пришли в себя, ее жизнь была вне опасности.

Проспавшиеся мужики вели себя кротко, извинялись и благодарили меня за свою сестру и жену. Хмель прошел, вернулся разум.

Стемнело, но новогодняя свистопляска продолжалась.

Я отпустил оперблок и анестезиолога, а сам засел за документацию. Троих прооперировал, а еще ни строчки не написал.

У врача половина времени уходит на заполнение разного рода документов. Как говорится, «пишешь для прокурора», а я еще добавляю: «побольше напишешь — поменьше дадут». Все манипуляции надо записать в истории болезни. Если, не дай бог, что случится, и родственники подадут в суд, главный козырь врача — история болезни или амбулаторная карта. Поэтому все надо писать очень вдумчиво и тщательно.

Заканчивая заполнять последнюю историю болезни, я услышал шум и вышел в коридор. Водитель и фельдшер «скорой» поднимали на носилках очередного пострадавшего. Конечно, я пошел помогать, и, пока мы вместе пытались развернуть носилки на нашей узкой лестнице, я успел рассмотреть раненого. Ножевое ранение в грудь, ударили в спину, дыра в шестом межреберье по лопаточной линии слева. Парень лет двадцати, бледный как пельмень, похоже, продолжающееся кровотечение в плевральную полость.

— Это его на дискотеке так, — пояснил фельдшер. — Полчаса назад.

Беру парня в перевязочную, ввожу толстую иглу Дюфо в плевральную полость слева (чтоб убедиться, что в грудной полости есть кровь, и определить при помощи пробы Рувилуа-Грегуара, продолжается ли кровотечение или нет), кровь свежая; кровотечение продолжается.[11] Звоню на «скорую», прошу срочно собрать оперблок. Мне отвечают, что все три машины на вызовах и кто-нибудь подъедет, когда освободится.

Но ведь парень может умереть от кровотечения! И тут мне приходит в голову вариант реинфузии. Мы сажаем парня на кровать, санитарка держит его, чтобы не упал, медсестра ставит периферический катетер в локтевую вену, а я толстой иглой Дюфо вхожу в плевральную полость на стороне ранения.

И понеслось. Двадцатикубовым шприцем я откачивал кровь из плевральной полости, передавал его медсестре. Та вводила кровь в вену, пока я набирал следующий шприц. И так мы провели два часа, пока не приехал оперблок и парня не взяли в операционную.

Эффект от такого переливания спорный: мы вводим кровь в вену, а она из поврежденного сосуда снова изливается в плевральную полость. Понятно, что толку будет мало, если не перекрыть дырку, откуда кровь льется. Но вторым вариантом было сидеть и смотреть, как парень умирает от кровотечения. Может, наши вливания не дали ему погибнуть.

У парня оказалась полностью перебита межреберная артерия. На вдохе она зияла, и кровотечение усиливалось, на выдохе спадалась, кровь бежала слабее. После прошивания места повреждения кровотечение остановилось. Парнишка выжил и в дальнейшем поправился.

Мне уже стало казаться, что я работаю не в провинциальной ЦРБ, а в крупной городской больнице: четвертая операция за день, который и не думает заканчиваться. Работа в хирургии часто идет волнами: то пусто, то густо. То операции одна за другой, то затишье, то снова поток больных.

До полуночи оставалось еще три часа, домой я особо не торопился, чувствовал, что так просто этот день не закончится.

И не ошибся. Привезли мальчика десяти лет с подозрением на острый аппендицит. Я сразу же взял его в операционную. Мне показалось, что мальчик слишком бледный, и бросились в глаза его необычно деформированные колени — распухшие и плохо сгибающиеся. Я еще раз уточнил у матери, чем он болел, и еще раз услышал, что ничем серьезным.

На операции у мальчика началось серьезное кровотечение, причем не из крупных сосудов, а из мелких капилляров, которые обычно не кровоточат. Я попросил анестезиолога ввести кровоостанавливающие препараты и продолжил операцию. Диагноз подтвердился, у мальчика оказался флегмонозный аппендицит: весь червеобразный отросток был пропитан зловонным гноем. Но когда я брал пинцетом купол слепой кишки, на ее оболочке моментально образовывались кровоподтеки от прикосновений. Что за дела?..

Я едва смог закончить операцию: кровоостанавливающие препараты не работали. Не успели мы вывезти мальчика из операционной, как наклейка на ране обильно промокла кровью. Нет, тут точно что-то было не так.