Записки пулемётчика - [9]
— А так... Сам даже не знаю как... Вижу — и все тут!
Чумаков, как и я, успел перед войной закончить среднюю школу. В нашей роте он слывет первым, можно сказать, эрудитом. С кем угодно, на любую тему, без конца может говорить, рассуждать, спорить — прямая противоположность замкнутому, почти всегда молчаливому Юферову. Но — вот удивительно! — о чем бы разговор не заходил, какого бы вопроса ни касался, Чумаков в конечном счете сведет его к своим лошадям.
Вот и этот раз.
— А знаете ли вы, дорогие мои, — обращается он к нам, озорно по-цыгански посверкивая глазами. — Знаете ли, что означает моя фамилия?
Черноволосый, смуглый Чумаков и впрямь походит немножко на цыгана — стоит в кругу, в центре всеобщего внимания, смолит «оглоблю» свою, тыльной стороной ладони под носом словно усы разглаживает:
— Не слыхивали? Вы что же, думаете, фамилии людям просто вот так приляпывают? Ни за что, ни про что?.. Э-э, нет, глубоко заблуждаетесь! Фамилия — тот же для человека паспорт или вывеска, как на булочной и на ресторане! А как вы думали? Фамилия, хоть самая заковыристая — обязательно что-нибудь да расскажет, всю родословную свою, если захочешь, по ней узнаешь, стоит только разобраться...
Чумаков, все больше увлекаясь своим рассказом, с ожесточением чешет в затылке.
— Ну вот я, например... Кто я такой? Чумак я — чумак и есть! И все предки мои тоже чумаками были — и деды, и прадеды. Все на лошадях ездили, лошадями занимались, извозчичьим делом, как и я, пробавлялись А почему? Да потому, что чумак — это, по-украински или просто по-казацкому, извозчик и есть! Не знали этого раньше? В первый раз слышите? Жаль, жаль, конечно...
Чумаков напускает на себя профессорский вид и снисходительно сожалея, сочувствуя нашей необразованности, наставляет:
— Вам бы, друзья, почитывать кое-что надо, интересоваться ...классической литературой хотя бы. Писателя Бунина, Ивана Алексеевича, случайно не читали? Как он про чумацкие-то возы описывает? Что, не читали? Не приходилось?
Писателя Бунина мы действительно не читали. А по тому мы и помалкиваем, соглашаемся с Чумаковым с тем, какое толкование дает он своей фамилии.
Извозчик так извозчик, пусть будет так.
Сдается, правда, что извозчиками-то чумаки был особенными, дело имели не столько, кажется, с лошадями, сколько с волами — где-то такое читать или слышать все же приходилось. Ну да это дело десятое. Стоит ли из-за мелочи спорить с Чумаковым? Заранее известно, все равно его не переспоришь, ни за что не переубедишь. Он сам в этом нисколько не сомневается: человек, говорит, еще такой не родился, чтобы со мной спор выиграть.
Не меньше лошадей любит Чумаков и военную свою специальность. Считает, что ему здорово в армии повезло — попал после призыва не куда-нибудь, а прямо в пулеметное училище. Старательно, самым скрупулезным образом изучает все, что связано с пулеметом. Назубок знает матчасть, отлично стреляет — на всех стрельбах неизменно занимает только первое место по роте.
Никогда не упустит случая похвалиться:
— Пулеметчик — это же... Знаете, друзья, что это такое? Самая главная, самая ответственная сейчас на земле должность! Самая необходимая! А как вы думаете? Вот немцев победим — кому больше всех обязана будет победа? Нам, пулеметчикам! Кому же еще! А почему? Да потому! Скажите, кто находится в самых первых рядах пехоты? Кто косит врага? Мы, пулеметчики! А кто идет в бой с открытым забралом? Танкисты? Артиллеристы? Опять же мы! Вот и выходит, как ни крути, что нет и не может быть большей для человека чести, чем принадлежать к великому и славному племени красных пулеметчиков. Храбрейшие из храбрых — вот кто такие они! Что, не правильно говорю? — Чумаков делает непродолжительную паузу, успевая стрельнуть сразу по всем курсантам крупной шрапнелью своих черных цыганских глаз, и торжественно закругляет:
— Да здравствуют пулеметчики — лучшие сыны нашей Родины!
Таким провозглашением он любит заканчивать каждое свое высказывание, будь то выступление на комсомольском собрании, пламенная речь на митинге или самый простой, самый обиходный разговор в компании случайных попутчиков.
Говорун и весельчак, Чумаков, пожалуй, больше всех нас мечтает поскорее попасть на фронт. Сильно надеется, что ему и на фронте повезет — доведется лично принять участие в освобождении родной Воронежской области, побывать, может быть, у себя дома.
Однажды вечером он зашел, говорят, к старшине. а несколько минут буквально засыпал его вопросами.
Что да как? Когда состоится очередной из училища выпуск? Куда, на какой фронт вероятнее всего будет разнарядка? Сколько звездочек — одну или две — планирует начальство выпускникам на недавно появившиеся погоны?
Долго обо всем выспрашивал, выведывал, а под самый конец поинтересовался: не знает ли, не слышал ли, случайно, старшина, опытный, бывалый человек, фронтовик, что-нибудь о тачанках? Существуют ли они сейчас в Красной Армии, используются ли на фронтах Отечественной войны?
И тут, оказывается, не мог не думать о своих заветных — златокудрых да черногривых!..
— Ну, как? Все еще не пришил? — это обращается ко мне Юферов. Он все время молчаливо созерцал, как я вожусь со злополучной пуговицей и, наконец, не выдержал:
В начале семидесятых годов БССР облетело сенсационное сообщение: арестован председатель Оршанского райпотребсоюза М. 3. Борода. Сообщение привлекло к себе внимание еще и потому, что следствие по делу вели органы госбезопасности. Даже по тем незначительным известиям, что просачивались сквозь завесу таинственности (это совсем естественно, ибо было связано с секретной для того времени службой КГБ), "дело Бороды" приобрело нешуточные размеры. А поскольку известий тех явно не хватало, рождались слухи, выдумки, нередко фантастические.
В книге рассказывается о деятельности органов госбезопасности Магаданской области по борьбе с хищением золота. Вторая часть книги посвящена событиям Великой Отечественной войны, в том числе фронтовым страницам истории органов безопасности страны.
Повседневная жизнь первой семьи Соединенных Штатов для обычного человека остается тайной. Ее каждый день помогают хранить сотрудники Белого дома, которые всегда остаются в тени: дворецкие, горничные, швейцары, повара, флористы. Многие из них работают в резиденции поколениями. Они каждый день трудятся бок о бок с президентом – готовят ему завтрак, застилают постель и сопровождают от лифта к рабочему кабинету – и видят их такими, какие они есть на самом деле. Кейт Андерсен Брауэр взяла интервью у действующих и бывших сотрудников резиденции.
«Иногда на то, чтобы восстановить историческую справедливость, уходят десятилетия. Пострадавшие люди часто не доживают до этого момента, но их потомки продолжают верить и ждать, что однажды настанет особенный день, и правда будет раскрыта. И души их предков обретут покой…».
Не каждый московский дом имеет столь увлекательную биографию, как знаменитые Сандуновские бани, или в просторечии Сандуны. На первый взгляд кажется несовместимым соединение такого прозаического сооружения с упоминанием о высоком искусстве. Однако именно выдающаяся русская певица Елизавета Семеновна Сандунова «с голосом чистым, как хрусталь, и звонким, как золото» и ее муж Сила Николаевич, который «почитался первым комиком на русских сценах», с начала XIX в. были их владельцами. Бани, переменив ряд хозяев, удержали первоначальное название Сандуновских.
Предлагаемая вниманию советского читателя брошюра известного американского историка и публициста Герберта Аптекера, вышедшая в свет в Нью-Йорке в 1954 году, посвящена разоблачению тех представителей американской реакционной историографии, которые выступают под эгидой «Общества истории бизнеса», ведущего атаку на историческую науку с позиций «большого бизнеса», то есть монополистического капитала. В своем боевом разоблачительном памфлете, который издается на русском языке с незначительными сокращениями, Аптекер показывает, как монополии и их историки-«лауреаты» пытаются перекроить историю на свой лад.