Записки парашютистки - [3]
Он меня просто проверял, выдерживал. Тогда еще прыжки казались рискованными, особенно для девушек.
Наконец Мошковский мне говорит:
— Ну ладно, пройдите медосмотр.
Я страшно обрадовалась и побежала к врачу. Сердце у меня оказалось безукоризненно здоровым, медосмотр прошел благополучно. Я отнесла справку Мошковскому.
— Хорошо, — сказал он, — двадцать седьмого будете прыгать.
Итак, через несколько дней… Все мои мысли были заняты только предстоящим прыжком.
Дома я никому ничего не говорила, на аэродром, где готовилась к прыжку, ездила тайком. Говорила, что еду в Парк культуры или к кому-либо на дачу, чтобы не волновались.
Все утро двадцать седьмого сильно волновалась. Погода была довольно хорошая. Как-то не хотелось ни о чем думать. Все разграничивалось — до прыжка и после прыжка.
Помню, кто-то позвонил и предложил куда-то пойти через два дня. Я ответила:
— Подождите, завтра созвонимся. Мне сейчас не до этого.
Я не думала, что разобьюсь, но все, кроме прыжка, казалось таким далеким и неважным.
Поехала на аэродром в автобусе. Когда показался аэродром и самолеты, сердце замерло. Обратилась к Мошковскому:
— Буду я сегодня прыгать?
— Нет, сегодня нельзя! Сегодня у меня курсанты. Да и ветер сильный.
Стало очень обидно: а я-то так готовилась к сегодняшнему дню! Правда, я быстро утешилась, подумав: подожду еще два дня.
Но и через два дня прыгать мне не дали, хотя волновалась я уже значительно меньше. Наверное, Мошковский меня «выдерживал». И действительно, я почти перестала волноваться.
3 августа я приехала на аэродром и почти не надеялась, что в этот день мне разрешат прыгнуть.
По дороге испортился автобус, и я опоздала.
По аэродрому мчалась бегом и все думала: парашютов не осталось!
Солнце уже клонилось к закату, а обычно к вечеру стихает ветер. Посмотрела: штуки три парашютов есть.
Подбежала к Мошковскому.
— Товарищ начальник! Буду я сегодня прыгать?
— Что вы в таких туфлях пришли (на мне были теннисные)? Нужно было ноги зашнуровать. Нет, не будете!
Меня начала разбирать злость. Вдруг Мошковский подходит ко мне и говорит:
— Ладно, прыгать будете, но смотрите ноги не переломайте.
Я почувствовала огромную радость. Наконец-то! Волнения никакого. Вокруг меня толпа. Первый прыжок девушки — событие на аэродроме. В этот день как раз было много народа.
Мне было предложено надеть комбинезон. Инструктору Мошковский приказал:
— Наденьте парашют и объясните.
Парашют на мне. Потом короткий, общий инструктаж.
Кругом сыпались шутки, остроты. Кто-то спрашивал:
— Вы не боитесь?
Страха я не чувствовала. Конечно пульс был несколько учащенный, но волнение было радостное.
Все на меня смотрят, а я думаю: «Сейчас я вам покажу!»
Подошел Мошковский. По дороге к самолету спрашиваю его:
— Вы меня сами повезете?
— А вы хотите?
— Конечно!
Я его страшно уважала. Было особенно приятно, что повезет меня именно он.
Он весело беседовал со мной, шутил.
Сели в самолет. Мошковский спрашивает:
— Готовы?
— Готова!
Он меня еще раз предупредил:
— Если плохо почувствуете себя на крыле, будет беспокойство, неуверенность — ни в коем случае не прыгайте. Лезьте обратно. Ничего стыдного в этом нет! Смотрите, чтобы не было фокусов!
— Да, да, хорошо, хорошо…
Но в душе я решила, что ни за что не полезу обратно. Почему мне не прыгнуть? Тася ведь прыгает.
Как только оторвались от земли, начала смотреть на землю. Думала: вот поднимаюсь на самолете, а опущусь сама. Иногда украдкой взглядывала на Мошковского. Он поймает мой взгляд — улыбнется. Это очень ободряюще действовало.
Земля все более и более кажется нереальной. Я смотрю на парашют, на кольцо, и у меня такое чувство, что я не на землю прыгать буду, а прыгну в воздух. Ощущение кольца в руке, ощущение этой опоры создавало представление, что поддерживает не парашют, а кольцо. Я посмотрела на него, поправила. Смотрю на альтиметр. Набрали 500 метров. Самый напряженный момент: самолет вышел на прямую, идет по курсу. Я не знала, в каком месте мне придется прыгнуть. Жду. Вот сейчас выключат газ, мотор начнет затихать. Я гляжу в зеркало на Мошковского. Он показывает на крыло. Я поднимаюсь. В этот момент исчезают остатки волнения. Основное, что меня занимает, — это правильно вылезть. Это нужно точно выполнить и тут некогда думать о чем-нибудь другом.
Вылезла на крыло очень легко. Сначала казалось, что парашют такой тяжелый, что невозможно в нем двигаться, а тут вылезла легко. Села на крыло. Ветер не такой сильный, как казалось сначала. «У-2» идет с небольшой скоростью. Когда газ выключен, можно спокойно разговаривать. Мошковский кричит:
— Как себя чувствуете?
— Хорошо.
— Приготовьтесь!
На кольцо надевалась резинка для новичков. Через нее продеваешь руку для того, чтобы не выпустить кольцо в воздухе. Продела руку в резинку. Взялась за кольцо. Приготовилась. Волнения как не бывало. Не думаю даже о том, что буду прыгать, и только жду команды, чтобы не прозевать. Мошковский еще раз посмотрел на меня:
— Пошел!
Прыжок Любы Берлин с самолета «Правда» на празднике авиации в Тушине 18 августа 1935 г.
Я отпустила левую руку, повернулась от кабины и прыгнула. Первое ощущение было таким, будто меня подхватил и понес ветер. Воздух казался страшно упругим. Скорость падения не чувствовалась.
