Записки офицера армии Наполеона фон-Иелина - [4]

Вокруг Смоленска и в самом городе собрались все. Так как дома, уцелевшие от пожара, были все переполнены больными, то на месте пожарища, по берегам Днепра и в погоревших предместьях разводились костры; вокруг них расположились остатки великой армии, утопая в глубоком снегу, который шел беспрерывно. Я также находился среди этого войска, так как Вюртембергский отряд расположился здесь на биваке. Холод и нужда возрастали с каждым днем, дороги были непроходимы, и гололедица, заметенная снегом, делала их опасными.

Здесь мне выдали немного муки, рису и две бутылки водки, которые я отдал на сохранение одному солдату, моему денщику. Этот денщик, посланный с поручением, исчез бесследно, случайно или преднамеренно, одному Богу известно. Таким образом я потерял последнее среди печальных условий настоящего, без всякой надежды на будущее. Впрочем, я равнодушно относился к своему положению: закаленный испытаниями, я был занят настоящим, не заботясь о будущем, о том, что будем есть, как одеваться и т. д.

Единственная пара сапог, взятая мною из Штутгарта, сильно износилась; одного каблука не хватало. Среди солдат, хотя и были сапожники, но никто работать не хотел, не имея нужного материала. Я должен был довольствоваться продранными сапогами, пока они еще держались на ногах. Одет я был также очень плохо; на мне ничего на было кроме мундира и старого продырявленного воротника от никуда негодного, изношенного плаща. Брюки, местами прожженные у костров, висели в лохмотьях. Лицо и руки почернели от грязи и копоти. О мытье нечего было и думать; оно было слишком затруднительно. Чтобы добыть воду, приходилось каждый раз оттаивать снег, но где же взять полотенце или тряпок для вытирания. Одним словом, каждый в отдельности и все вообще имели ужасающий вид.

Армия пробыла в Смоленске три дня, среди страшной сутолоки, предаваясь всевозможным порокам.

На второй день после своего прибытия я был командирован с отрядом в 40 человек сопровождать экипаж маршала Нея и генерала Маршана и должен был выступить немедленно по дороге в Красный. Я и мои солдаты считали это за счастье, зная, что при транспорте имеются съестные припасы. В первый день переход совершился благополучно. К вечеру мы остановились на ночь у разоренного постоялого двора, недалеко от дороги. Здесь, приказав ввезти повозки во двор и поместить лошадей в конюшню, я расставил караул и остался на биваке перед костром с моими людьми, попросив эконома маршала раздать припасы солдатам, чего он, однако, не исполнил. Солдаты принимались сами добывать провианта, как я ни старался препятствовать им в этом, советуя им подождать до следующего дня. Вследствие этого большая часть моего отряда разбежалась на другой день. Я укорял в этом эконома, но он не соглашался выдавать провиант. Солдаты настояли на своем; они отняли часть припасов, чему я не мог воспротивиться, сколько ни ругался эконом.

Наконец мы отправились дальше. Добравшись до небольшой речки с перекинутым через нее мостиком, мы нашли около него большое замешательство, так как все стали ломиться вперед. В то время, как я пытался восстановить порядок, на нас налетел отряд казаков, которых мне удалось разогнать, после чего мы снова приступили к переправе. Усиленный отряд казаков повторил нападение; я пытался защищаться, но мы оказались слабее. Солдаты меня покинули, и я с трудом отмахивался от 6 или 7 казаков шпагой, при этом мне сшибли каску с головы. Я спасся, соскользнув с небольшого пригорка, по которому казаки за мной гнаться не могли. Добравшись до того места, где стояли повозки, сплотившиеся при криках: «Казаки! Казаки!» в одну кучу, я пробрался между ними и перешел через узкий переход.

Когда казаки приблизились и слезли с своих коней, никто не думал им сопротивляться, и все они вместе с нашими солдатами дружно принялись грабить кареты, повозки, телеги и пр., как будто они были из одного лагеря.

В то время, как я пробирался по узкой дороге мимо одной повозки, французские гренадёры взломали французскую кассу, из которой я также выхватил несколько свёртков, где оказались слитки золота. Я имел неосторожность набить ими свои карманы, вследствие чего я большую часть их растерял по дороге, а остальное у меня отняли в Вильне.

Теперь мой отряд рассеялся, и я остался совершенно один среди массы изнуренных людей, бредущих по дороге. Когда я, наконец, после страшных мытарств, добрел 16 ноября до Красного, куда также добрались остатки Вюртембергского отряда днем ранее, последний был окончательно распущен. Здесь накануне моего прихода роздали офицерам и солдатам хлеб и обувь. Но мне, к несчастью, опять ничего не досталось. Мне не было так тяжело лишиться хлеба, как обуви, так как сапоги нельзя было достать ценою золота. Между тем каблуки я потерял и остался на одних подошвах.

За несколько переходов до Смоленска, внешний вид окружающей природы совершенно изменился. Раньше мы по временам видели над собой проблески голубого неба, хотя иногда чередовавшегося с дождливой погодой, и всегда ясно могли рассмотреть очертания предметов и дороги; теперь же небо окончательно заволокло, и снег падал густыми хлопьями при сильном ветре, заносившем все дороги. У нас исчезло всякое желание защищаться. Холод усиливался, пальцы примерзали к оружию, и раз оно выпадало из рук, поднять его не было никакой возможности.