Записки о России при Петре Великом, извлеченные из бумаг графа Бассевича - [6]

Фридрих-Вильгельм не мог смотреть равнодушно на осаду, готовую лишить его пункта, который он мысленно уже обеспечил себе. Он велел вручить голштинским министрам декларацию, где сказано было, что не смотря на всё желание его избавить Померанию от неприязненных против неё действий и сохранить Висмар и Штеттин королю шведскому, желание, в котором они сами когда-нибудь удостоверятся, — упорство Мейерфельда заставляет его, для обеспечения своих границ, приступить к соглашению с союзниками. После того он приступил к переговорам с князем (Меншиковым) о секвестре Померании и о занятии Штеттина гарнизоном на половину прусским, на половину русским. Ясно, что король готов был соединиться с союзниками против Швеции, если б только обещали уступить ему этот город при заключении мира и не уклонялись от переговоров о том. Заметив такой опасный оборот дела, Герц в конце августа уехал из Берлина в Гамбург и предоставил Бассевичу одному заботиться об участи Померании.

Бассевич был того мнения, что выгоды молодого герцога требуют, чтобы Штеттин перешел в руки только Пруссии и чтоб последняя была обязана им дому готторпскому. Но всё противилось этому: Флемминг рассчитывал на выгоды, обещанные Герцом, а Меншиков хотел устранить упрек в неисполнении данных ему приказаний и доказать царю пользу пребывания его войск в Германии каким-нибудь блистательным подвигом. Он с ожесточением начал бомбардирование, не дождавшись даже возвращения курьеров, отправившихся за последними приказаниями епископа-регента и графа Веллинга. Бассевич собрал все свои силы, чтобы предупредить уничтожение трактата, который был его делом. К счастью, ему удалось найти князя в палатке одного (большею частью его всегда окружали саксонские и датские шпионы). Здесь он говорил так убедительно, что Меншиков, питавший к нему и без того бесконечную дружбу и уважение, уступил, и что через несколько часов он увидел себя посредником конвенции между этим князем и королем прусским, по которой, за 400 000 талеров и свободный пропуск союзников для нападения на Стральзунд, первый удовольствовался суетной славой — войти победителем в Штеттин с тем, чтоб передать этот город и всю секвестрованную область в руки короля и предоставить коменданту и гарнизону честное отступление в Швецию. Епископ-регент взял на себя обеспечение обещанной суммы, а король снова обязался допустить в гарнизон половину голштинцев, содействовать всеми силами восстановлению и выгодам Фридриха[17], на основании трактата 22-го июня, и прежде всего достигнуть снятия осады Тённингена. Когда всё это было сделано, Бассевич отправился доказывать Мейерфельду, что дальнейшее сопротивление произведет возмущение со стороны жителей, приведенных в отчаяние разрушением их города, и грозил ему участью Стенбока. 30-го сентября Мейерфельд вышел из Штеттина, и всё уладилось сообразно с конвенцией.

Верный обещаниям, данным дому готторпскому, король прусский уже ходатайствовал в его пользу в Лондоне, Гааге и Ганновере. Королева Анна и курфюрст Георг готовы были вступить в переговоры относительно восстановления (дома готторпского). Такая готовность послужила основанием или по крайней мере предлогом Герцу оставить ненадёжную негоциацию о Померании и отправиться в Ганновер, где он пробыл только восемь дней и потом уехал в Готторп. Там пребывал в это время король датский с иностранными министрами, находившимися при его дворе, и забавлялся знаменитым планом пересадки (transplantation), по которому герцогский дом должен был уступить Дании свои наследственные земли и получить за них в обмен герцогство Бременское и графства Ольденбургское и Дельменгорстское. Герц много смеялся над этим планом и так прижал короля, что тот, актом, подписанным в Шлезвиге 30-го сентября, предложил возвратить Голштинию немедленно, а Шлезвиг по окончании войны, снять осаду Тённингена и согласиться на занятие этой крепости нейтральными войсками по выбору епископа. Видя себе поддержку со всех сторон, Герц с гордостью отвечал: что по воле государя его ни одна деревня из его наследственных земель, тем менее герцогство Шлезвигское, не остается в руках Дании, и что спасти Тённинген есть дело короля прусского. Поэтому вся сделка между ними ограничилась условием касательно снабжения Тённингена съестными припасами на восемь дней. — В этот промежуток времени получено было ходатайство королевы Анны в пользу освобождения несчастного Веддеркоппа. Герц, несмотря на то, что употребил большие суммы для обеспечения себе помощи со стороны английского флота и что уж почти получал ее, всё-таки не задумался отвергнуть посредничество королевы, которая предлагала поставить гарнизон в Тённинген; потом вдруг сам предложил оставить там половину голштинских войск, и тотчас же уехал из Готторпа, не дождавшись ответа на то Дании. В оправдание такого внезапного прекращения переговоров он распустил слух, что в Готторпе намеревались его арестовать. Одно обстоятельство давало этому вид правдоподобия: князь Долгорукий[18], посол царя, протестовал против допущения Герца на Готторпские конференции, уверяя, что Меншиков имеет приказание помогать Дании в устранении всякой попытки лишить ее земель голштинских. Чтобы ослабить противодействие этого министра, Герц старался ему внушить, что если дом голштинский непременно обрекали на потери, то он может решиться и на добровольное лишение в пользу истинного своего друга, короля шведского. Посол после этого заподозрил Герца в домогательстве отдельного мира между Швецией и Данией, и обнаружил столько энергии для уничтожения его интриг, что можно было подумать, что он руководствовался в этом деле какими-нибудь сильными внушениями, хотя и был любезнейшим и приветливейшим из русских своего времени.