Записки о болгарских восстаниях - [41]

Ах, этот туман! Он обрекал нас на гибель, он был опаснее башибузукских пуль, он мешал нам отправиться в поиски друзей, отдать последний долг павшим… Совсем иначе чувствовал себя неприятель. Он знал местность, как свой дом.

Мы бежали, обгоняя друг друга, сами не зная куда, неуверенные, что не напоремся на засаду. Бежали, не придерживаясь определенного направления, не зная даже, на восток мы устремились или на запад. В этом тумане вражеский штык мог вонзиться тебе в глаз раньше, чем ты успеешь его увидеть. Не мудрено, что ноги бегущих влекли их туда, куда бежать отнюдь не следовало.

Отступая, мы добрались до края другого обрыва. Нас было человек двадцать. Мы остановились и залегли за буковым валежником, ожидая дальнейших атак противника. Прошло десять минут, двадцать минут… Никто не появился — ни отставшие бойцы, ни башибузуки. Одни предполагали, что наши товарищи перебиты, другие говорили, что они, скорее всего, рассеялись по той долине, в которую мы спускались два дня: третьи, раздумывая о тех таинственных людях, которые в нас стреляли, стали подозревать, не был ли это какой-нибудь болгарский отряд, возможно, даже наши заблудившиеся товарищи, которые не узнали нас в тумане?

Последнее предположение особенно горячо поддерживал немец Альбрехт. И вот он не утерпел — покинул занятую позицию и ползком отправился на разведку. Он хотел узнать, сколько наших повстанцев пало и какова была численность противника, который так жестоко разгромил нас. Окутанный непроглядным туманом, Альбрехт скрылся из виду. Многие кричали ему: «Не ходи!», но он с чисто немецким хладнокровием отвечал: «Ничего!» Не прошло и пяти минут после его ухода, как грянуло три или четыре выстрела, и пули, просвистев над нашими головами, упали в буковом лесу. С той стороны, откуда стреляли, послышался шум и топот, казалось, пробежал табун коней, потом все смолкло.

Немного погодя мы увидели, что какой-то шарообразный предмет катится к нам с быстротой птицы, раздирая туман. Этим предметом оказался Альбрехт. Он несся во всю прыть, согнувшись в три погибели и таща на плечах чуть не целую копну травы, повилики, листьев. Все это он навалил на себя, отступая с поля боя.

Альбрехт рассказал, что турок много. Он видел, как некоторые выходили из засады, чтобы добить и обобрать раненых. Видел своими глазами и нашего юного секретаря, Тодора Белопитова: несчастный тоже был ранен, и башибузуки изрубили его своими ножами. При появлении Альбрехта турки снова спрятались и уже из засады стреляли в него.

Возможно, читатели спросят: а как же овечьи колокольчики, блеянье козлят и голос чабана, который ругал прожорливое стадо? Впрочем, все понятно и без наших разъяснений: чабан, и колокольчики, и козлята — все это была просто ловушка, в которую нас хотели поймать горластые башибузуки, вооруженные старыми карабинами и ятаганами. Очевидно, они выследили нас в первый же день нашего похода и, устроив засаду здесь, у нас на дороге, ждали, пока мы не подойдем. А может, это были те самые башибузуки, которые напали на наших товарищей, когда они поскакали к пастушьей хижине за хлебом.

Чем дальше мы шли, тем мрачней и непроходимей становилось ущелье. Как я уже говорил, двигались мы здесь без определенного плана, сами не зная куда, иначе говоря, просто спасались бегством от беспощадных башибузукских пуль. Четвертый день уже мы брели по горам. Потери отряда достигли двадцати человек, мы теряли по пять человек в день! За это время мы не только ни разу не смогли насытиться, но даже не встретили ни одного человека. Можно было подумать, что мы бродим не по легендарной Стара-Планине, а по необитаемому острову…

В ту ночь нам удалось задержать одного чабана. Он так испугался, что не сразу обрел дар речи. Из его хижины мы взяли котел молока и соль, за которые щедро заплатили хозяину. Но хлеба и муки не оказалось у него, так как, по его словам, турки выдавали пастухам лишь одну оку муки на день /на двух человек/, чтобы те не могли кормить комит. Сын этого чабана, двадцатилетний парень, сказал, что знает дорогу на Тетевен, но только до определенного пункта, и мы взяли его с собой…

—

4

—

После ухода проводника мы перебрались в долинку, по которой тек прозрачный ручей, пряча свои воды в густой, буйной траве. Здесь мы пустили коней пастись, а сами легли отдыхать. Так мы поступили по многим причинам. Во-первых, бойцы совершенно изнемогли от голода; во-вторых, необходимо было обсушиться на солнцепеке, ибо за пять дней блужданий в тумане мы, можно сказать, «отсырели насквозь», на наши ноги страшно было смотреть. Одни бойцы стаскивали с себя постолы, другие ползали по поляне, собирая щавель, третьи спали, подложив под голову руку.

В этой долине, неподалеку от нашей стоянки, двое бойцов увидели болгарина. Он обходил кукурузное поле. Бойцы хотели схватить его, но решили, что двоим его не одолеть — вырвется из рук и убежит. Тотчас же пять-шесть повстанцев поспешили задержать незнакомца. Его привели к нам. Крестьянин дрожал всем телом. Это был человек лет сорока — сорока пяти, сухощавый, высокий, с черными редкими усами. Если не ошибаюсь, его звали Станчо и жил он в ближнем селении, из которого вышел сегодня рано утром. Не успел он подойти к нам, как стал жаловаться на свою судьбу, говорил, что если турки узнают о его встрече с нами, не сносить ему головы.