Записки о болгарских восстаниях - [38]

В то же время один за другим прискакали другие два курьера из еледжикского лагеря с письмами от Теофила Бойкова и Гено Теллии, в которых говорилось, что воевода, где бы он сейчас ни находился и чем бы ни был занят, должен все бросить и поспешить к Еледжику, ибо турецкие войска, которые ранее сосредоточились у Трояновых ворот, уже начали наступление. Измученные курьеры с ужасом рассказывали о резне и турецких зверствах. И старики, и дети, — все от мала до велика гибли, настигнутые торжествующими турецкими штыками и ятаганами.

—

ГЛАВА ШЕСТАЯ НА СТАРА-ПЛАНИНЕ

1

Прощай, окровавленная Фракия! Прощайте, среднегорские долины и вершины! Прощайте, многострадальные Батак, Брацигово, священная Перуштица со своим храмом святого Архангела и другими поруганными святынями! Поклон вашим пепелищам. Да будет земля пухом и вам, доблестные герои и товарищи, Кочо Чистеменский, Спас Гинев, Рад Клисаря, Стоян Пыков, Штырбанов и еще сотни мучеников, павших за свободу Болгарии! Две недели назад, когда мы с вами, взявшись за ружья и ножи, обнимали и целовали друг друга, не думали мы о таком конце, но все же мы не забывали, что нам грозит смерть!.. Поклон всем вам!.. Прощай и ты, обагренная кровью Марица. Прощайте все те, кто пали за права человека и свободу…

И вас, дорогие читатели, прошу вместе с нами покинуть пропитанную трупным запахом Фракию и в течение нескольких дней сопровождать нас в скитаниях по непроходимым горным трущобам.

—

2

Нашим врагом была не только суровая природа гор. Нам угрожал другой, гораздо более страшный и неумолимый враг, тот, что беспощаднее самого архангела Гавриила. Я говорю о голоде… Хлеб у нас был на исходе.

—

К вечеру дождь ненадолго перестал, и мы двинулись по голому гребню хребта на юго-запад, то есть чуть ли не в обратном направлении. Мы сделали это, во-первых, чтобы обойти слишком крутые подъемы и, во-вторых, пройти не днем, а ночью мимо селения Етрополе, которое находилось слева от нас, на небольшом расстоянии — до нас доносились лай тамошних собак и пение петухов. Не прошло и получаса, как снова полил дождь, смешанный с мелким мокрым снегом: вскоре он перешел в град. К ночи стало так темно, что и в двух шагах нельзя было ничего увидеть, даже человека.

И заревели тогда горы, словно разбушевавшееся море, вселяя в души страх, приводя людей в трепет и запели горы ту свою песню, что сокрушает любое сердце, любую гордую, буйную голову. Затрещало, загремело все вокруг: заскрипели сучья, сталкиваясь друг с другом. Всем стало жутко. Казалось, рушатся горы, разверзлось небо, весь мир рассыпается, гибнет вселенная!..

—

Кромешная тьма и оглушительный грохот во всех убили мужество. Даже наши кони — животные, а значит, существа чуждые предрассудкам — почувствовали, что совершается что-то грозное и необычайное. Они отказывались идти туда, куда мы их вели: они влекли нас к обрыву, к пропасти, на дне которой громоздились скалы. Мы карабкались вверх, скатывались вниз, метались в поисках хоть мало-мальски подходящего укрытия, но тщетно. Возможно, где-нибудь невдалеке была лощинка или рощица на ровном месте, но как могли мы их отыскать? Рев бури и раскаты грома были так оглушительны, что, кажется, выстрели кто-нибудь у тебя над ухом, ты и выстрела не услышишь.

Наконец, поняв, что выхода нет, мы остановились на голой каменистой вершине и под ударами ледяного дождя сбились в кучу, прижались друг к другу. Так же поступили наши кони — они стояли голова к голове. Мы не выставили караулов и дозоров — в этом не было необходимости. Какой безумец решится преследовать нас в такую грозу? В ту ночь и сон и дремота бежали от нас: дождь всех вымочил до костей: людей пробирала такая дрожь, что зубы у них стучали. А дождь все лил и лил! На рассвете некоторые обратили внимание на какой-то черный предмет, который то опускался, то поднимался между двумя соседними скалами. Оказалось, что это не кто иной, как наш отец Кирилл. Обнажив голову, он молился на гребне Стара-Планины, крестясь и кладя поклоны. Не знаю, услышал ли бог его молитвы, — вместо того, чтобы повернуться лицом к востоку, он, по ошибке, молился на запад.

— Живы ли вы все? — спросил он, подойдя к нам и увидев, что мы на него смотрим.

Настал день, но он мало чем отличался от ночи, — густой туман еще с вечера окутал горы. Часа два мы шли в одном и том же направлении — на восток, если верить стрелке компаса: на север мы хотели повернуть лишь после того, как минуем Етрополе. Многие голодные повстанцы ползали по лугу, ища в траве щавель.

Целый день кружили мы по горам и так запутались, что дважды возвращались на то самое место, откуда тронулись в путь утром! Господин Бакырджиев и Вакарелчанин не раз отклонялись в сторону в поисках верного пути, но тщетно. Каждый час мы развертывали карту и клали на нее компас. Надо думать, он правильно указывал направление, но отряд роптал, и бойцы единодушно твердили, что «чертова коробочка ошибается и только путает нас». Мы пробовали двигаться и в том направлении, куда указывал компас, и в том, куда нас якобы звал «здравый» рассудок, но в обоих случаях наталкивались на непреодолимые препятствия. С одной стороны была совершенно непролазная чаща, в которой застряла бы и малая пташка, с другой — отвесный обрыв или что-нибудь в этом роде.