Записки молодого человека - [58]

Мержанов лежал позади меня; я, не оборачиваясь, тронул его ногой и спросил, жив ли он. Он не ответил. Я снова спросил. Он молчал. И только на тре­тий раз, когда я уже заорал во весь голос, он от­ветил, что жив, но даже если бы он умер, все равно не надо пинать его ногами в голову.

Встав, мы увидели, что перекрестка, к которому мы подходили только что, уже не существует. Бом­ба упала в самый центр перекрестка и вкось обвали­ла все четыре дома, стоявшие по четырем углам. Во­ронка была такая, что нам пришлось обойти кругом через другой квартал, чтобы продолжить свой путь. Это была последняя бомба. После нее два часа бы­ло совершенно тихо.

Мы добрались до лесовоза, предъявили докумен­ты и влезли в него. Кто-то повел нас в кают-компа­нию, и мы, смертельно усталые, уселись там в ожидании окончания разгрузки и отплытия. Мержа­нов попробовал читать, а я, по своему обыкновению, решил переспать неприятные минуты и все-таки за­ставил себя заснуть.

Проснулся я от удара. Меня швырнуло с дивана и с маху ударило об стенку, а потом об стол. Когда я поднялся, дверь каюты была раскрыта настежь — все уже выбежали. Оказалось, что большая бомба упала недалеко от парохода, вызвала детонацию, взорвалось какое-то количество снарядов, и пароход тоже здорово тряхнуло. Как потом выяснилось, этот взрыв образовал трещину в корпусе, и наш лесо­воз еле-еле дополз до Новороссийска.

Бомбежка возобновилась с новой силой, но паро­ход продолжал разгружаться.

Когда я вернулся с палубы в кают-компанию, там сиделн трое моряков и разговаривали с помощни­ком капитана. Это были моряки с соседнего, продол­жавшего еще гореть парохода. Они рассказывали, как в их пароход попала бомба, как оторвало ногу их буфетчице, еще что-то и еще что-то. Они силь­но замерзли, и здесь, на лесовозе, их немножко со­грели водкой. Но выпивка не помогла. Они были грустны, и один из них все время выходил на палу­бу, и, посмотрев на свой пароход, возвращался, и повторял:

— Все горит.

В конце концов я все-таки заснул под их разговор и проснулся в восемь утра. Мы шли в открытом море курсом на Новороссийск.

У меня болела вся левая часть головы, рука и но­га. Улегшись на эту левую сторону, чтобы меньше чувствовать боль, я стал читать "Войну и мир"; кни­га, на мое счастье, оказалась в судовой библио­теке.

Потом днем я довольно долго говорил с не­сколькими моряками нашего лесовоза. Не берусь судить с точки зрения военно-морской стратегии, но из этого разговора, так же, как и из некоторых лич­ных впечатлений, я вынес ощущение, что мы на Чер­ном море поначалу недостаточно берегли свой тор­говый флот, недостаточно прикрывали своим воен­ным флотом торговые суда и, поставив на них по две-три пушки, порой пускали их на произвол судь­бы в опасные рейсы. Так получилось, в частности, и в Феодосии, где после великолепной высадки десан­та, потом при подброске подкреплений и боеприпа­сов многие пароходы шли вразброд, без конвоя, и немцы потопили четыре или пять из них.

Не знаю, быть может, все это и не совсем пра­вильно и точно, но тогда на лесовозе у меня воз­никло именно такое ощущение. А что до торговых моряков, с которыми я говорил в тот день, то это были храбрые ребята, но в их душах присутствовало горькое чувство обиды и даже некоторой обречен­ности: ну, что ж, может быть, они сделают еще один рейс, может быть, еще один, а там... Наверно, в тот день на них повлияло, что на их глазах только что рядом с ними, в Феодосийской гавани, потопили два парохода. А может, повлияло и то, что их самих це­лых два часа подряд бомбили, пока они шли без всякого прикрытия в Феодосию...

Я долго думал об этом горьком разговоре и, ког­да позже прочел указ о награждении моряков тор­гового флота, вспомнил этих моряков с "Серова" и порадовался за них,

Mы высадились в Новороссийске вечером и пря­мо с парохода зашли на ФКП, где я на этот раз за­стал Азарова. Узнав, что я только что вернулся из Феодосии, и, очевидно, вспомнив, что когда-то, в на­чале войны, я ходил на подводной лодке, он сказал:

— Вот, товарищ Симонов, приехали бы вы на час раньше...

— А что?

— Отправили десанты в разные пункты, в частно­сти один на подводной лодке. Вам было бы инте­ресно. — Помолчав, он добавил: — Жаль, жаль, что вас не было хотя бы час назад. Я бы вас устроил.

В ту минуту у меня было ощущение, что мне не повезло, но, как впоследствии выяснилось, это опоз­дание иа час для меня лично обернулось к лучше­му. Десант, о котором шла речь, в смысле высадки прошел благополучно, высадившиеся автоматчики даже взяли Коктебель, но потом продвижение наших войск по берегу задержалось, с десантниками ник­то не соединился, и их дальнейшая судьба и по сей день остается неизвестной.

Глухой ночью мы добрались до редакции армей­ской газеты 44-й армни, той самой газеты, в чьей выездной редакции мы были в Феодосии. В редак­ции нас радушно встретили, и мы еще долго сидели и разговаривали.

Привезенное нами известие о смерти товарища вызвало у ребят из редакции ту особого рода грусть, которая бывает у людей, которым очень жаль друг друга, но которые в то же время привыкли считать­ся и с возможностью собственной смерти.