Записки летчика М.С.Бабушкина, 1893-1938 - [58]
Низкая облачность. Набрали высоту две тысячи двести метров. В разрывах облаков виднеются вершины гор. Пересекли Новую Землю.
Над Баренцевым морем тоже сплошная облачность.
Психология человека своеобразна: если глаза не видят опасности, то он и не думает о ней. Так было и у нас. Мы летели на сухопутных машинах над морем, но не видели его – оно было покрыто облаками; что под нами – чистая вода или лед, – неизвестно. Почему-то меня не покидала уверенность, что внизу обязательно должен быть лед. Не видя открытого моря, мы чувствовали себя спокойнее…
А вот теперь облака начали редеть. Все с любопытством прильнули к окошкам. Каждый старался рассмотреть: чисто море или покрыто льдом, а если есть лед, то сможет ли на него сесть самолет? В редких разрывах видно, что внизу лед, но мы не успевали определить, какой он.
Поднявшись несколько выше, мы увидели солнце; оно быстро приближалось к горизонту. Изумительное зрелище – арктическая вечерняя заря! Солнце как-то быстро скрылось за горизонтом, но сумерки, какие бывают у нас в Москве после захода солнца, не наступили. Это был какой-то особенный, странный свет, вызывавший напряженное состояние. Небо чистое, солнца нет, но нет и темноты: можно свободно читать. Так продолжалось около часа. Потом, почти в том же секторе горизонта, где скрылось солнце, появился небольшой огонек: как будто вспыхнул разведенный одиноким рыбаком костер. Этот «огонек» ежеминутно разрастался. Восход солнца был величественным. Картина, окружавшая нас, резко изменилась. Освещенные лучами облака приняли другой вид. На горизонте, в той стороне, где должны были появиться острова Земли Франца-Иосифа, открылись горы, а то, что мы принимали за острова, оказалось обыкновенными облаками…
Устремляясь навстречу солнцу, любуясь игрой его лучей, как-то неожиданно подлетели к Земле Франца-Иосифа.
Мы тотчас забыли о прекрасном небесном светиле. Все наше внимание сосредоточилось на этих островах, величавых в своем вечном суровом спокойствии. С этим архипелагом связаны многочисленные исследования и путешествия, полные кипучей борьбы человека с природой, борьбы за тайны, которые так ревностно хранит далекий Север.
Прошли остров Галля, Австрийский канал. Наконец появляется долгожданный остров Рудольфа – наша база для полета к Северному полюсу. На острове различаем круг, обозначающий границы аэродрома. Вспыхивают дымовые костры. Движутся маленькие точки. Нам выкладывают посадочные знаки.
Делаем два круга, знакомимся с расположением аэродрома. На берегу острова, у подножья горы, виден небольшой поселок. Это – база нашей воздушной экспедиции.
Полным ходом идет подготовка к последнему этапу перелета. Механики просматривают моторы, радисты еще раз проверяют аппаратуру. Самолеты заправляют горючим.
Для точного ведения самолетов к полюсу на острове Рудольфа установили, кроме радиомаяка, еще и радиопеленгатор. Флаг-штурман Иван Тимофеевич Спирин приступил к проверке работы радиомаяка и пеленгатора. Для этого он отъехал на собачьей упряжке на пятнадцать километров от базы и развернул аварийную радиостанцию.
Обследовав северную зону маяка, Спирин стал готовиться к проверке южной зоны. Из бухты Тихой специально прибыл самолет «У-2».
Иван Тимофеевич наметил маршрут полета и место посадки – приблизительно в восьмидесяти-ста километрах к югу от нашей базы.
28 апреля Спирин вылетел. Срок его пребывания на «юге» был определен в пять часов. Условились: если за эти пять часов он не вернется и связь не будет установлена, за Спириным отправится другой самолет.
Погода была благоприятная, все располагало к нормальному, спокойному полету. Полетели трое: Спирин, радист Сима Иванов и Евгений Константинович Федоров.
Они взяли курс на юг и минут через двадцать скрылись из глаз. Но не на пять часов, а на… сорок.
Вот что рассказал нам потом Иван Тимофеевич о своем полете[17]:
«Летели мы хорошо. Погода была великолепная. Прилетели к намеченному пункту. Оказалось, садиться там нельзя: лед взломан, полыньи. Пришлось вернуться немного назад. Выбрали место примерно в семидесяти километрах от острова Рудольфа. Солнце уже было закрыто высокими тонкими слоистыми облаками, свет рассеивался, и эта площадка сверху казалась вполне пригодной для посадки. Но, когда садились, у меня даже сердце «екнуло»: куда же, думаю, мы попали?! Кругом такие заснеженные торосы, что чуть их крылом не задеваешь…
Сима Иванов, человек опытный, челюскинец, вылезает из машины и говорит:
– Ну, Иван Тимофеевич, влипли! Как теперь отрываться только будем?!
Я, конечно, со спокойным видом отвечаю:
– Ничего, Сима, взлетим: тут такая площадка, хоть эскадрилью сажай.
А сам думаю: «Прав Сима, влипли!»
Сначала решили наладить связь, сообщить по радио, где мы сидим, объяснить, что место посадки пришлось изменить. Затем проверим работу радиомаяка и начнем выбираться.
С радиосвязью – полная беда: мы вас слышим, а Рудольф нас не слышит. Бились, бились – ничего не получается. Станция работает, все исправно, а волны не проходят…
От кручения мотора вручную мозоли натерли, а толку так и не добились.
Проделав все необходимые работы по определению зоны луча радиомаяка, мы решили возвращаться обратно, да и погода что-то стала хмуриться. Начали запускать мотор. Не тут-то было! Мотор к этому времени застыл, не запускается. Одному человеку с амортизатором не справиться. Как выйти из положения? Надумали: подтащим самолет к ледяному ропаку и закрепим амортизатор за ледяную глыбу – так добьемся сильной натяжки амортизатора и быстроты проворачивания винта.
Имя этого человека давно стало нарицательным. На протяжении вот уже двух тысячелетий меценатами называют тех людей, которые бескорыстно и щедро помогают талантливым поэтам, писателям, художникам, архитекторам, скульпторам, музыкантам. Благодаря их доброте и заботе создаются гениальные произведения литературы и искусства. Но, говоря о таких людях, мы чаще всего забываем о человеке, давшем им свое имя, — Гае Цильнии Меценате, жившем в Древнем Риме в I веке до н. э. и бывшем соратником императора Октавиана Августа и покровителем величайших римских поэтов Горация, Вергилия, Проперция.
Имя Юрия Полякова известно сегодня всем. Если любите читать, вы непременно читали его книги, если вы театрал — смотрели нашумевшие спектакли по его пьесам, если взыскуете справедливости — не могли пропустить его статей и выступлений на популярных ток-шоу, а если ищете развлечений или, напротив, предпочитаете диван перед телевизором — наверняка смотрели экранизации его повестей и романов.В этой книге впервые подробно рассказано о некоторых обстоятельствах его жизни и истории создания известных каждому произведений «Сто дней до приказа», «ЧП районного масштаба», «Парижская любовь Кости Гуманкова», «Апофегей», «Козленок в молоке», «Небо падших», «Замыслил я побег…», «Любовь в эпоху перемен» и др.Биография писателя — это прежде всего его книги.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Воспоминания о партизанском отряде Героя Советского Союза В. А. Молодцова (Бадаева)
Скрижали Завета сообщают о многом. Не сообщают о том, что Исайя Берлин в Фонтанном дому имел беседу с Анной Андреевной. Также не сообщают: Сэлинджер был аутистом. Нам бы так – «прочь этот мир». И башмаком о трибуну Никита Сергеевич стукал не напрасно – ведь душа болит. Вот и дошли до главного – болит душа. Болеет, следовательно, вырастает душа. Не сказать метастазами, но через Еврейское слово, сказанное Найманом, питерским евреем, московским выкрестом, космополитом, чем не Скрижали этого времени. Иных не написано.
Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.