Записки летчика-испытателя - [75]

Я долго колебался, стоит ли мне браться за рассказ об этом человеке, смогу ли я при моих, мягко говоря, весьма скромных литературных способностях дать о нем правильное представление, слишком это крупная и сложная личность. Да и добавить к тому, что уже написано про Федотова, а о нем написано, наверное, больше, чем о любом другом летчике-испытателе, будет нелегко. В конце-концов я решил, что просто буду вспоминать все, как было, а уж читатель, надеюсь, сам сможет составить свое мнение о Федотове.

Будущего Героя Советского Союза, заслуженного летчика-испытателя СССР, лауреата Ленинской премии, обладателя Большой золотой медали ФАИ, трех медалей Де ля Во, заслуженного тренера СССР, мастера спорта международного класса, генерал-майора авиации Александра Васильевича Федотова я впервые встретил, когда он был капитаном запаса и имел одну медаль Де ля Во за абсолютный рекорд скорости полета по замкнутому маршруту, установленный им в 1961 г. Правда, он уже был шеф-пилотом фирмы после Г.К. Мосолова, вынужденного уйти с летной работы в 1962 г. из-за тяжелой травмы, вследствие катапультирования из опытной машины Е-8.

Первый раз я увидел Федотова в ШЛИ, пришедшего к нам прочитать лекцию об инерционном взаимодействии продольного и бокового движения самолета.

Среднего роста, с широкой грудью и плечами, с крупной, хорошей лепки головой, весьма скудно прикрытой сверху русыми волосами, с быстрым взглядом цепких глаз с чуть красноватыми веками, с четкими, энергичными движениями, он притягивал к себе внимание, невольно заставлял прислушиваться к тому, что он говорит, покорял окружающих какой-то почти осязаемой внутренней силой…

С осени 1964 г. по апрель 1984 г. мне довелось общаться с Федотовым практически каждый день, исключая, конечно, отпуска и командировки, да и там иногда бывали вместе, поэтому вся моя испытательская жизнь оказалась с ним связана. Отношения складывались непросто. Сначала я, можно сказать, смотрел ему в рот, потом стали возникать и некоторые разногласия. По своей натуре я отнюдь не лидер, но и находиться под постоянным давлением чужой воли мне тоже не очень нравится: иногда я, так сказать, «возникал», не всегда, честно говоря, по делу, но Саша быстро пресекал мои «свободолюбивые порывы»… Хотелось и большей гласности при назначении того или иного из нас на определенные задания. Я безусловно признавал за шеф-пилотом право выбора, но для дела было бы полезнее, как мне казалось, чтобы мы знали причину его решения. Иногда, правда, он давал нам возможность выбрать самим ту или иную испытательную программу, но это случалось редко.

Что касается чисто личных взаимоотношений, то они были неплохими, но я все время чувствовал какую-то невидимую стенку, его ограждающую, он постоянно держал себя как-бы в узде, не позволяя себе быть проще, доступнее. Не очень способствовало более тесной дружбе и его своеобразное отношение к людям вообще: так, однажды он меня огорошил, сказав, что ему со мной уже неинтересно, все, мол, со мной ясно, а вот с молодыми летчиками ему интереснее: любопытно наблюдать за ними, исследовать, так сказать, их сущность, кто чего из себя представляет… Вот, даже в личных отношениях в нем доминировал испытатель.

Требовательный к себе, он хотел, чтобы и другие были такими же, и возмущался, порой весьма эмоционально, когда мы проявляли некоторую несобранность в деле, давали маху. Иногда его реакция была, по-научному, неадекватна вине оступившегося, а по-простому, мог «пустить собаку» ни за что, бывало, и за чужую провинность. Признать же свою неправоту было для Саши сверх всяких сил, несмотря на определившуюся порой невиновность получившего «втык».

Но ни мелочным, ни придирой Федотов не был. Взорвется, наговорит в запале нелицеприятных, мягко говоря, слов, но в какие-то административные меры выливалось это у него крайне редко, да и то все оставалось нашим внутренним делом, без выноса на обозрение общественности и всеобщего посрамления…

Характером, как уже можно заметить, обладал он совсем не «сахарным», но мог быть и обаятельным, и предельно внимательным, причем все это не было «игрой на публику», многое могло определяться его настроением, обстоятельствами. Мне кажется, в его характере было что-то от мальчишки: мог обидеться на невинную шутку (хотя сам подшутить, разыграть кого-нибудь очень любил), мог в самом дурном настроении сразу повеселеть глазами, улыбнуться и отмякнуть, если вовремя похвалить, к примеру, хорошую работу мотора его «Волги»… Мог всерьез расстроиться и даже разозлиться, проигрывая, скажем, в бадминтон или в нарды…

Несмотря на такой непростой характер, Саша делал людям много доброго, причем по большому счету. Я приведу только один пример.

Токтар Аубакиров после окончания ШЛИ получил назначение на авиазавод в Улан-Удэ, выпускающий два МиГ-27 в месяц, с облетом которых вполне справлялся местный летчик-испытатель, для поддержания летной формы и заработка подлетывающий на соседнем заводе в Иркутске… Почему одного из лучших выпускников ШЛИ, первоклассного летчика-перехватчика, послали на такой завод, объяснить трудно, возможно, руководство школы и УЛС имели на то основания, но для Токтара это было тяжелым ударом. Я не знаю, было ли у Федотова изначальное решение взять Аубакирова на фирму, и, если такое решение было, почему подходящий нам человек поехал в Улан-Удэ, т. к. обычно Федотов без всяких затруднений брал нужного фирме летчика, но после того распределения Саша решил помочь Аубакирову, хотя переделать приказ министра чрезвычайно трудно. Федотов пустил в ход весь свой немалый авторитет и добился своего: Токтара перевели на фирму!