Записки кукловода - [6]

— А ты молодец, парень, — говорит Абарджиль, на всякий случай все же конфискуя перочинный ножик. — Вычислил нас с первого взгляда. Мы ведь и вправду инопланетяне. И если нам придется взять тебя с собой, то кому-то сильно не поздоровится. Догадываешься, кому? Нет? Даю подсказку: кому-то пьяному и глупому. Теперь понял?.. Ну вот, я же говорил, что ты молодец. Только я тебя брать не хочу. Знаешь, почему? В нашей летающей тарелке тесно, а ты воняешь перегаром, грязен и склонен к неожиданным фортелям. Так что договоримся так: покажи мне свои документы и на этом закончим. Годится? Или у тебя документов нету?

— Как это нету? — обижается человек. — Есть! Водительские права, к примеру… вот! Как же без прав? Без прав мне нельзя… мне еще домой ехать…

Абарджиль морщится, как от зубной боли. Взяв пластиковую карточку, он поворачивает ее к свету.

— Так… Йошиягу Бен-Амоц…

— Для друзей и инопланетян — просто Шайя, — человек отвешивает церемонный поклон.

— Вот что, Шайя, — говорит Абарджиль, вставая. — Мы сейчас садимся в свою тарелку и продолжаем облет вокруг планеты. Как ты, наверное, знаешь, Земля круглая, так что минут через десять мы окажемся в этой же точке. И если к тому моменту ты будешь еще здесь, то придется тебя все-таки похитить. Усек? В общем, я надеюсь на твою сообразительность…

Он вразвалку идет к машине, брезгливо обнюхивая водочное пятно на рукаве.

— Ты что ж, так его и отпустишь? — изумленно спрашивает поспешающий следом Шульман. — Это же шваль… таких надо подметать с улицы, как мусор.

Абарджиль неторопливо усаживается и щелкает пристяжным ремнем.

— Злой ты, Шульман, — говорит он. — Хорошую карьеру сделаешь, попомни мое слово. Не забудь потом старика Абарджиля, когда в начальники выйдешь.

Шайя Бен-Амоц смотрит вслед отъехавшему патрулю. Вот ведь ментура поганая… ну кому он здесь мешал? Еще и бутылку разбили, сволочи. Вон, осколки, блестят прямо на дорожке; теперь, чего доброго, какой-нибудь малец ногу распорет. Блюстители порядка, мать вашу! Собрать, что ли?..

«Ну ты, парень, даешь, — одергивает он сам себя. — Всех мальцов не убережешь. Ты бы лучше о себе позаботился. Завтра трудный день, хватит лентяйничать, пора бабки делать. Жаль, отдохнуть по-человечески не удалось…»

— Отчего же не удалось, Шайя? — подсказываю ему я. — Ночь еще молода, успеешь…

«И в самом деле. Есть тут одно местечко неподалеку…»

Шайя сбрасывает мусор в урну, кидает в кусты остатки колбасы — на радость местной бездомной живности и двигает вниз по бульвару, в сторону паба.

* * *

Место называется «Йокнапатофа», по труднопроизносимому имени вымышленной земли. Земли-то, может, и не существует, но висящий внутри сигаретный дым вполне реален. Реальна монументальная темно-коричневая стойка, реальны бутылки с краниками, скрипучие деревянные ступеньки, мрачный бармен со странным лицом, сильно вытянутым вперед и оттого смахивающим на крокодилью морду. Последнее выглядит кстати, ибо привносит в атмосферу бара отчетливые ассоциации с миссисипскими аллигаторами, а значит, и с Йокнапатофой. Достигнутый эффект закрепляется развешанными по стенам драными соломенными шляпами, лошадиной сбруей, а также рыжеватыми дагерротипами, изображающими хижину дяди Тома, неизвестных дам в кринолинах и трудноразличимого усача с трубкой.

— Привет, Шайя! — говорит бармен и щелкает своей ужасной челюстью. По опыту Шайя знает, что это означает улыбку, а потому выдавливает ответную гримасу.

— Привет, Гена… Налей-ка мне чего-нибудь недорогого позабористей. Сегодня я предполагаю напиться.

Вообще-то он Ави, этот бармен, но все русские посетители зовут его Геной — по очевидным соображениям, и тот не возражает, полагая в наивной марокканской своей душе, что это непонятное прозвище как-то связано с джиннами из старых арабских сказок и оттого почетно.

— У тебя все в порядке? — он смотрит на Шайю с участливой крокодильей заботой. — Может, помочь чем?

— Поможешь, если быстрее нальешь… — Шайя, как правило, не расположен к разговорам, а уж после случившегося на бульваре… Он берет выпивку, собираясь отойти, но, увидев Генину морду, еще более вытянувшуюся от неожиданной и несправедливой обиды, вздыхает и ставит стакан. — Суки ментовские, весь вечер испоганили. Пристали, понимаешь, на бульваре…

Бармен радостно кивает.

— Все беды от ментов, — говорит он убежденно. — И кто их только выдумал на нашу голову? Вон, и Зуба менты гоняют… — Гена наклоняется над стойкой и шепчет в самое шайино ухо. — Смотри, какую он телку отхватил! Настоящая королева, клянусь мамой… вон там, в углу. Ты только сразу не оборачивайся, неудобно…

Шайя пожимает плечами, выпивает залпом, пристукивает стаканом по стойке — давай еще, мол… и тогда уже оборачивается.

— Ну?.. — подмигивает крокодил Гена. — Что я тебе говорил?

— Крашеная… Как твой паршивый виски, — говорит Шайя, поднимая стакан и задумчиво проверяя на свет искрящуюся жидкость. Потом он отчего-то вздыхает и добавляет по-русски, непонятно для крокодилов. — Вискарь в стакане — цвета снегиря…

Гена снова щелкает челюстью, на сей раз возмущенно.

— Да ты что? Натурально рыжая, поверь моему глазу. А насчет виски — не надо. Сам же просил подешевле.