Записки карманника (сборник) - [70]
Вор мог приблизить к себе, то есть взять в семейку, лишь человека, которого хорошо знал ранее, либо того, за кого ему порекомендовали его братья. То есть, говоря языком светских обывателей, нужны были прекрасные рекомендации.
На кону стояло слишком многое, а порой все, поэтому доверять человеку лишь только потому, что питаешь к нему симпатии, было бы непростительной глупостью, которой, в мою бытность, никто из воров не страдал. Да и доверие доверию рознь. И с этим трудно не согласиться.
Что касается меня, то познакомился я с Армяном еще на пересылке Весляна, когда был там под раскруткой на бетонке, летом 1975 года. Получив из сангорода (областная, или краевая больница для заключенных), от моих подельников урок, Карандаша и Дипломата, маляву, Коля Портной, один из авторитетнейших московских воров, который находился в тот момент на пересылке, сразу подтянул меня к себе в хату. Он чалился в ней один. Позже на пересылку заехал и Боря.
Это был невысокого роста, стройный мужчина лет 45–50, худощавый, но мускулистый и сильный. Лицо его, с правильными чертами и небольшой горбинкой, свойственной кавказским мужчинам, обрамлялось темной недельной щетиной; черные, проницательные глаза смотрели грустно и даже несколько строго. Губы его давно отвыкли от улыбки. В этом человеке чувствовалась такая жизненная сила, что на его высоком, мыслящем лбу не было ни одной морщинки. Однако лицо его было бледно, бескровно, и щеки ввалились. Жизнь в таежных лагерях не могла не оставить свои характерные следы.
Второй раз мы встретились с Борей приблизительно через год, но уже на тройке, в Княжпогосте. Но оба там пробыли не долго. Нас, сначала Борю, а потом и меня, развезли по разным направлениям.
За второго уркагана, Гришу Грека, я только лишь слышал, но того, что слышал, вполне хватало, чтобы проникнуться к нему самым глубоким уважением. Арестанту даже иметь шапочное знакомство с таким вором было уже почетно. А корефаниться, значило быть ему равным. Правда, с одной маленькой, но существенной разницей. Еще, не будучи признанным урками на сходняке. Впрочем, все, кто был в семейкой с Греком и ему подобными ворами, рано или поздно попадали в воровскую семью. Это, помимо самих урок, были молодые, честные и благородные крадуны, в воровском понимании этих прилагательных, готовые в любое время отдать жизнь за воровские идеалы и ближнего своего.
Вероятно, каждый из нас не раз замечал, что между людьми есть избранные. Ни испытание, ни страдание, ни горький опыт не остаются чуждыми для них. Они знают, что должны испить всю чашу тяжкого горя и, несмотря на это, безропотно переносят свою участь и не теряют веры в Бога, как бы одаренные небом высшей силой души и добродетелью. Именно к числу таких избранных принадлежал Гриша.
По его совершенно седым волосам, прорезанному морщинами лбу, бледным губам, по его скорбному, усталому лицу, свидетельствовавшему о пережитых страданиях, можно было предположить, что ему гораздо больше шестидесяти лет. Но, судя по его уверенной, хотя и медленной, походке, по удивительной силе, чувствовавшейся во всех движениях, ему нельзя было дать и пятидесяти. Морщины на его лбу были такого благородного рисунка, что расположили бы в его пользу всякого, кто внимательно пригляделся бы к нему. Его сомкнутые губы хранили странное выражение не то суровости, не то смирения. В глубине его взгляда таилось какое-то скорбное спокойствие, присущее мудрецам и оракулам.
Порой, не имея даже вдоволь хлеба, он осмеливался чувствовать себя довольным, да еще упорствовал в верности тому, чему поклонялся всю жизнь, и дерзко проповедовал воровские идеи, тот дух справедливости, который был присущ всем «ворам нэпманского замеса», к которым он имел честь относиться.
Гриша считался Грозненским уркой, но родился в Греции, в начале 20-х годов ХХ века. Каким образом семья попала в южную часть СССР, до которого еще не дошли отголоски революции, я узнал много позже, в Ростове. Жил он вместе с гражданской женой, изумительного вида гречанкой, и подстать ей дочерью. Когда я впервые увидел их фото – это была еще совсем юная одиннадцатикласница.
Хотя слово «жил», звучит не совсем уместно, скорее числился, по соседству со своим знаменитым земляком и «коллегой» Васей Бузулуцким. Насколько я знаю, это была улица П. Мусорова. Согласитесь, трудно не запомнить, когда в этой связи дело касается чего-то воровского.
Сегодня некоторые молодые люди, из тех, что «слышали звон, но не знают где он» путают грозненского, ныне покойного (родился в 1932, умер в 94 году в Газах – всесоюзной больнице города Ленинграда) Васю Бузулуцого, с грузинским уркой Гвасалией Василием Викентьевичем, которого также кличут Вася Бузулуцкий. Он, правда, тоже не молодой, 1946 г/р, но родился в Грузии.
Насколько я знаю, Гриша Грек воровать начал немного раньше Васи Бузулуцкого, но он и старше него был лет на десять. В этой связи стоит отметить, что в те годы, урок непманского замеса родом из Грозного было не так уж и мало. Рудик «Армян», Эмиди «Старый», Князь и некоторые другие. Я был знаком лишь с Рудиком. Даже «
