Записки карманника (сборник) - [72]
Вспоминая то шебутное время, я каждый раз восхищался дальновидностью, прозорливостью и умом своих учителей, которые так хорошо знали человеческую натуру. Не мудрено, они учились этому десятилетиями, в самых лучших из университетов, которые существовали в мире, в советских тюрьмах.
Нынешним обывателям мест лишения свободы, которые мнят себя блатными, как впрочем, и тем из них, кто на воле, трудно представить картину, когда вор, в зоне шпилит под интерес, или на свободе тычит в бригаде карманников. И не никому неизвестный молодой уркаган, а шпанюк, которого знают далеко за пределами его вотчины.
Часто можно было наблюдать такую картину, что в зоне присутствует несколько воров, а живут они порознь. То есть, каждый имеет свою семью. Но, когда касается, урки конечно же вместе решают насущные проблемы. Или, порой, приходишь в зону, смотришь, вокруг вора, как обычно народу, невпроворот, а живет он с калымским мужиком. А почему? Да потому что мужика этого он знает давно, в курсе какие прожарки пришлось пройти бедолаге, но не сломаться. А тех, кто рядом, почти не знает.
Как правило, такое происходило где-то в начале 1980-х годов, в то время, когда большинство старых, проверенных жизнью арестантов (и не обязательно чтобы это были именно воры), ушли в мир иной.
Жулики Армян с Греком жили в одной семье. Оба были игровыми, да еще какими. Так же, как и в любой другой воровской зоне, вокруг них было много босоты, но жили они впятером. Их троих корефанов звали: Джейранчик, Лёнчик «Водолаз» и Толик Ромашка.
Отношение двух последних мне не всегда было понятно. То они были, как не разлей вода, то дулись целыми днями друг, на друга. Ромашка был из Питера, а Водолаз из Воронежа. Возможно, их сближало то, что они какое-то непродолжительное время вместе сидели на малолетке. Тем более, что оба были, по слухам, неплохими карманниками, так же, как и я, не один год плавающими по Устимлагу и заслужившими достойный им авторитет среди шпаны. Потому и были без пяти минут. А что же тогда отталкивало?
Водолаз отличался необыкновенной надменностью, говорил с людьми так высокомерно, так задирал нос, так безжалостно повышал голос, принимал такой внушительный тон и такую горделивую осанку, что у всякого, кто имел с ним дело, возникало сильнейшее искушение поколотить его.
Ромашка, в этом плане, тоже не был подарком. Но он как-то мог преподнести себя так, что мужики на него не особо-то и обижались. Для кого-то враг, а для кого-то и друг – метла была подвешена у Ромашки, что надо. А это более чем необходимо в сложных житейских лагерных дрязгах. А будущему вору, тем более.
Я неплохо знал обоих. С Водолазом мы сидели некоторое время на пересылке Весляна, когда я был там, на положении, а с Ромашкой чалились на «тройке», в Княж-погосте. Кстати в то же время, когда туда заезжал Боря Армян. Все мы выросли на улице, прошли ДВК, малолетку, общий, усиленный и, оставив за плечами каждый не менее пяти ходок и пятнашку отсиженного, попали на строгий режим. Где каждый также провел не менее пяти лет в заключении.
Что же касалось Джейранчика, то это был добродушный и благородный туркмен, который заслужил такого общения, конечно же, не потому, что продавал дыни на базаре в своем родном городе Чарджоу.
В то время на север везли отрицалово из всех союзных республик СССР. Туркмения, откуда был родом Джейранчик, естественно, не была исключением.
В этапе, который пришел на зону был Фомич – урка из Новосибирска. Джейранчик и еще один парнишка из Курска прокатался с ним несколько месяцев, побывали во многих пересылках, пока судьба не забросила всех троих на одну из сучьих зон Комсомольска-на-Амуре, где они естественно, пытались восстановить воровской ход.
Оба босяка были рядом с Фомичем до последнего, пока каждого из них с проломленными черепами, поломанными ребрами и челюстями не вынесли из зоны на носилках. Хоть они больше и не встретились, а тому минуло уже четыре года, тем не менее, воровской мир их не забыл. Урки никогда не забывали людей, которые ни минуты не раздумывая, готовы были отдать за них жизнь.
Джейранчика штопали в Гаазах – питерской больнице, где без малого, через двадцать лет, во время операции, упокоится Вася Бузулуцкий. Залечивал же раны он позже, на этапах, пересылках, пока не оказался на зоне, где мы и познакомились.
Не зависимо от того, спецэтап ли это, или этап по расписанию, в пункте назначения, как минимум, за несколько дней до того, знали, кто именно должен придти этим этапом. Интерес был либо к босякам, заслуживающим уважения, либо к мразью, которое заслуживало смерти. Беспроволочный телефон никогда не давал сбоев.
Знала босота и о нашем этапе. Поэтому, по прибытии, миную карантин, меня прямо с вахты привели в проход, где сидели вышеперечисленные аристократы воровского мира. Погуторив о том, о сем, подкрепившись с дороги, чуть позже выделили шконарь, где я и притух убаюканный свистом ветра, который, разгулявшись, не предвещал ничего хорошего.
Не знаю как сегодня, но в то время СССР давал некоторым странам квоты на вырубку, заготовку и транспортировку леса с территории советского Севера, к себе на родину. В рассказе «Спичка», которую читатель также найдет на страницах этой книги, я уже затрагивал эту тему, поэтому особо акцентировать внимание на ней не буду. Но все же некоторые моменты, характерные именно для этого периода и места действия, опишу. Но только лишь косвенно. Дело в том, что этот рассказ, в некоторой мере, связан также с темой иностранцев в тайге.
