Записки из конюшни - [6]

На третий день после «показательных выступлений с конюхом» произошло то, что я видел в самых сладких грезах. Утром меня вывели попить, но заводить обратно в денник не стали. Я остался в манеже. Двери, ведущие в оба крыла конюшни, закрыли. Вместе со мной оказались: тот самый конюх, начкон и Слава-Губа. Сначала я подумал, что меня ждет расплата за развлечение с конюхом. Но если здраво рассудить, я не их собственность, а значит, меня нельзя бить. Ведь не хотят же они неприятностей. Иринка за меня, знаю, горло перегрызет. Хотя здравого смысла у местной публики с фонарем не найти. И на всякий случай я встал в боевую стойку.

Слава проскользнул в двери, ведущие к денникам кобыл… Через мгновение я уловил волнующий запах. Я еще не успел осознать это, как в распахнувшиеся двери вплыла Она. Я застыл, любуясь, как от движения темная волна ее гривы отлетает назад, обнажая грациозную шею, как огромные каштановые глаза смотрят на меня. В них нет гнева. Они смотрят с интересом и ласково… Эти мгновения счастья были сломаны пояснениями присутствующих, конечно же, в излюбленной подаче, то есть с помощью мата. Опять, видно, что-то значимое грядет. Хотя для меня самое значимое — просто видеть Ее. Я не ошибся. Начкон решил познакомить нас с Санданой, в надежде на потомство. На меня рухнуло осознание Счастья! Я прикоснусь к Ней!

Сандана сделала несколько кругов по манежу. Видя мои ошалевшие от восторга глаза, давала рассмотреть себя лучше. Знала, что совершенна, знала, что создана для того, чтобы каждой линией, каждой прядью гривы, малейшим поворотом шеи, головы вызывать благоговейный трепет. Повернувшись в сторону Санданы, я встретился взглядом с «моим» конюхом. Злорадненький взглядик. С чего бы это здесь и сейчас? Задумал что? И тут я вспомнил! Мне же рассказывал сосед, что Сандана отбивала всех жеребцов. Неужели и меня ждет такая же участь? Испугался я не за себя. Мысль, что, если и я буду забракован Санданой, ее как не приносящую никакой пользы продадут на мясо, парализовала меня ужасом. Я понял значение взгляда конюха. Он хотел, чтобы я получил копытами кобылы за то, что сделал с ним. А удар разъяренной кобылы, которой не понравился жеребец, это очень опасно. Но сегодня не его день. Сандана не воспротивилась, когда я подошел к ней. Только ее маленькие уши встали торчком да раздулись изящные ноздри. Она вдохнула мой запах и не выказала неприязни. Я осторожно прикоснулся губами к ее боку и отпрянул, не из-за боязни удара, а от желания увидеть ее реакцию, узнать, что ей нравится. С чувством создателя я смотрел на влажный след на ее боку. Сандана слегка повернула голову в мою сторону. Я осмелел и прикоснулся к ее шее, куснул за холку. Сорвавшись, я исследовал ее совершенное тело, обезумев от блаженства, упиваясь ее запахом. Мы вместе отрешились от всего: от грязи, царящей вокруг, от перегара персонала, от их низкопробных шуточек и советов Славы, что стоял рядом с нами и, как ему, верно, казалось, руководил процессом. Он невероятно раздражал… Тряхнув гривой, я отбросил эти мысли и унесся туда, где мы были только вдвоем с Санданой. Где были бескрайние левады с шелковой травой, поля в цветах и прохлада речной воды…

Как я вернулся в денник, я не помню. Только мои соседи, соревнуясь в безобидных шуточках и с легкой примесью восторженной зависти, поведали: я выглядел так, будто вернулся с райских пастбищ.

Наутро случилось дежурство «моего» конюха. Я пребывал на вершине счастья и даже не предполагал, какие планы вынашивал его пропитой мозг. Он вывел нас на водопой, раздал сено, подмел между денниками. Потом зашел ко мне, почему-то с двумя длинными цепями. Я было подумал, что он хочет заняться моей расчисткой, а помня недавние «уроки», боится и хочет обезопасить себя. Но он, привязав меня цепями к прутьям решетки денниковой двери, вышел и запер дверь на засов. Он распахнул ворота конюшни так, чтобы мне хорошо стал виден манеж, где я совсем недавно обрел счастье. Через минуту он вывел Сандану. У меня защемило сердце. Опять?! Я готов был сам платить начкону и этому конюху за мгновения нашей Вселенской Любви.

То, что произошло потом, разбило мой благой настрой. Человеческое чудовище, привязав Сандану к перекладине станка, принялось избивать ее цепью. Я не смогу передать, как ее точеное тело извивалось от боли. Как в глазах, смотрящих в мою сторону, бились боль и непонимание — «за что?». Ее крик резал мой мозг и впивался в глаза сотнями игл. Этот дрянной человек поворачивался ко мне и выплевывал один только вопрос:

— Ну, как тебе это?

Я рвал цепи зубами и мускулами. Я разорвал их. И бил копытами в стену. И когда он увидел, что мне удалось вышибить доски стен денника, усилил удары. Как я вырвался — я не помню. Я ничего не соображал, только чувствовал свои разодранные гвоздями бока и разбитые копыта. Этот проход между денниками казался мне нескончаемым. Я снова увидел взметнувшуюся руку с окровавленной цепью, что вот-вот обрушится на красное от крови ее тело…

Дикий, яростный вой:

— Не смей, тварь! — взрезал воздух. Такой знакомый, но искаженный гневом голос. Подбежав, я закрыл собой Сандану. А как чудо посреди кошмара возникшая моя Иринка, в чем-то светлом, изрыгающая жуткую брань и угрозы, заставила меня обомлеть и забыть о боли, двойной боли — моей и Санданы. То, что случилось далее, заставило меня признать, что я не все знал о моей хозяйке. Иринка, это средоточие добра и света, хрупкая, беззащитная, изысканная, уподобилась разъяренному дракону. Вырвав цепь из рук обалдевшего конюха, она казнила его ударами, ни секунды не раздумывая о том, что может запросто убить его. А тот танцевал самый дикий в своей жизни танец, пытаясь увернуться, от потрясения, боли и страха не произнося ни звука.