Записки графини Варвары Николаевны Головиной (1766–1819) - [57]

Несколько дней после петергофского праздника император отправился морем в Ревель. Императрица, несмотря на то, что была в тягости уже три месяца, пожелала непременно участвовать в путешествии. Г-жи Нелидова и Протасова сопровождали государыню. Великие князья и довольно многолюдная свита следовали за их величествами. Император и приближенные его отплыли на фрегате «Эммануил», приспособленном для значительного количества пассажиров и отделанном с таким изяществом, какого трудно было ожидать на корабле. Этот фрегат входил в состав эскадры, на судах которой расположилась свита. Штиль задержал императора на рейде в продолжение четырех или пяти дней против Ораниенбаума[170], где великие княгини Елисавета и Анна должны были оставаться во время отсутствия их величеств. Все эти дни великие княгини обедали на фрегате и возвращались оттуда только вечером. Они приезжали из Ораниенбаума, а остальная часть двора получила предписание ожидать возвращения императора в Петергофе. Государь принимал в бытность свою на рейде многих, в том числе г. Пюклера, виртембергского посланника, который очень смешил всех своим ломанным французским языком. Как-то раз после обеда m-lle Ренне, фрейлина великой княгини Анны[171], прилегла на диванчике, в палатке на рубке, в ожидании отъезда великих княгинь. Входит г. Пюклер. M-lle де-Ренне тотчас привстала, но г. Пюклер, заметив это, сказал: «О, очень жаль: поза была такая прелестная!»

Наконец, снялись с якоря, но со следующего же дня и до выхода из залива разразилась такая сильная буря, что многие из судов эскадры оказались без мачт, и пришлось опять бросить якорь. Испытав качку в течение суток, их величества почувствовали нерасположение к морской прогулке и поспешили, как можно скорее, возвратиться в Петергоф, где весь двор остался еще с неделю.

В подтверждение оригинальности императора приведу здесь анекдот того времени. Княжна Шаховская, впоследствии княгиня Голицына, фрейлина великой княгини Елисаветы, была дежурною в продолжение всего сезона и сопровождала двор во всех его путешествиях. Она была красива. Император заметил это. На одном из петергофских парадов его величество велел внести в приказ благодарность великому князю Александру за то, что у него такая хорошенькая фрейлина при дворе. Полагают, что эта шутка очень раздосадовала г-жу Нелидову, и что с того времени она возненавидела княжну Шаховскую[172].

Проведя дня два в городе, в Таврическом дворце, двор вернулся в Павловск, откуда, в половине августа, переехал в Гатчину. В конце пребывания в Павловске великая княгиня Елисавета получила письмо от принцессы, своей матери, в котором говорилось, что принцесса-мать едет в Саксонию повидаться с сестрой своей, герцогиней Саксен-Веймарской. Кроме того, на белом листке бумаги, симпатическими чернилами были написаны следующие слова: «Представьте себе мое удивление: г. Таубе, который в данную минуту здесь, от имени шведского короля просит у меня руки одной из ваших младших сестер. Я этим так поражена, что не знаю, что и отвечать». Как только двор приехал в Гатчину и великие княгини вернулись в свои апартаменты, императрица тотчас велела просить к себе великую княгиню Елисавету. Императрица сидела за столом, с газетою в руках, а г-жа Нелидова стояла позади. Входит великая княгиня Елисавета, и императрица с горячностью обращается к ней: «Это что значит? Шведский король женится на вашей сестре?» — «В первый раз слышу», — отвечает великая княгиня, — «Это напечатано в газетах». — «Я их не читала». — «Не может быть. Вы знали. Мать ваша назначает свидание шведскому королю в Саксонии и везет туда с собой ваших сестер». — «Мне писали, что мать моя собирается поехать в Саксонию для свидания с тетушкой. Другой цели я у нее не знаю». — «Неправда. Не может быть! Это недостойный поступок относительно меня с вашей стороны. Вы не откровенны со мной. По вашей милости лишь из газет узнаю я об обиде, которую наносят моей бедной Alexandrine. И, главное, это случилось как раз в то время, когда нам подавали надежду, что свадьба состоится. Это ужасно! Это положительно низко!» — «Но я, право, не виновата». — «Вы знали и не предупредили меня. Вы не оказали мне тем ни доверия, ни должного уважения». — «Нет. Я не знала. Впрочем, письма мои ведь читают на почте. Потрудитесь справиться о том, что мне пишет моя мать». Великая княгиня Елисавета произнесла это последнее слово в сильном волнении и даже раздражении, вследствие сделанной ей ее свекровью неприятной сцены. Выслушав еще целый поток несдержанной речи, великая княгиня удалилась. С этой минуты императрица не Говорила с ней более и не только заметно относилась к ней с некоторым пренебрежением, но делала на счет великой княгини намеки, которые, несмотря на желание государыни, выходили скорее жалкими, чем колкими. Как-то вечером великие княгини отправились гулять вместе с их величествами. Великая княгиня Елисавета приблизилась к государыне с намерением поцеловать ее руку. Императрица хотя и протянула ее, но сухо, не от души. Великая княгиня поцеловала ее искренно; однако государыня, вместо того, чтобы обнять свою невестку, сказала ей с большой горечью: «Вы гордитесь и не хотите более целовать мою руку, потому что сестра ваша — королева». Великая княгиня, вместо ответа, пожала плечами и тем так раздражила императрицу, что она повторила то же и великой княгине Анне. Император ничем не выражал своего неудовольствия великой княгине и ни в чем не изменил своего обращения относительно ее. Как-то раз государь сказал ей в шутку: «Ваша сестра идет по следам моей дочери». — «Очень, очень жалею», отвечала великая княгиня. «Впрочем, нам это безразлично: мы всегда найдем, за кого выдать Alexandrine», возразил государь.