Записки графа Федора Петровича Толстого - [88]
Через день рисунок был готов, и я отнес его императрице, которая, увидев его, очень хвалила и сказала мне, что она находит в моем цветке более жизни и верности с натурою. Такое заключение ее величества об моем в первый раз написанном с натуры цветке меня несказанно обрадовало, и я теперь в свободное время от сурьезных занятий буду писать цветы и фрукты.
С этих пор я начал писать по одиночке и группами разных сортов цветки, фрукты и ягоды, бразильских чудных форм и цветов бабочек, стрекоз, жучков (которых у меня большая коллекция), ярких колеров одноцветных, так и с металлическими отблесками, точно фольга разных цветов, или испещренных красивыми узорами из разных колеров. Так же и птичек Нового Света с их перышками ярких блестящих цветов, то одноколерных, то испещренных разными цветами, то с металлическим блеском цветной фольги, а иные местами блестят точно ярко раскалены уголья.
Впоследствии я сделал очень много рисунков во всех этих родах для императрицы Елизаветы Алексеевны, сделал ей несколько и больших рисунков, на которых были сгруппированы вместе цветы, фрукты, птички, бабочки, стрекозы и жучки. Ей же нарисовал я коллекцию бабочек из десяти экземпляров, между которыми есть несколько и с металлическими отливами[716]. Императрице Марии Федоровне нарисовал коллекцию стрекоз в 12 экземплярах. Я рисовал как в этом роде, так и в других родах много рисунков в альбомы дам и кавалеров и не для одной царской фамилии.
По совету некоторых художников я стал собирать в один альбом все находящиеся у меня моей работы рисунки, как в этом роде, то есть цветков, зверей, фруктов, ягод, бабочек, стрекоз, птичек, жучков, так и все мои мелкие рисунки, сочиненные мною и выполненные с натуры в красках, карандашом и сепиею, какие у меня находятся, даже рисованные еще в младенчестве[717] (окроме рисунков с натуры и деланных на месячные и третные экзамены, когда учился в Академии художеств), и соединил вместе со всеми, мною сочиненными и окончательно выполненными серьезными большими композициями, [взятыми из сюжетов священного писания, истории, мифологии, аллегорических и других различных сюжетов, с проектами фонтанов для Петергофского сада, рисованными одни — красками, другие — сепиею и пером в чисто оконченных контурах в семи рисунках, между которыми были четыре группы.
Эти рисунки представлены мною были императору Николаю в присутствии Марии Николаевны[718](тогда уже президента Академии художеств), которому все они очень понравились, и он велел мне с них сделать копии и передать Марии Николаевне до тех пор, когда обстоятельства дозволят ему заняться выбором [эскизов], с которых он решит произвести фонтаны в Петергофском саду.
[Были там] несколько рисунков памятников красками и сепиею, мною проектированных, а именно — памятник адмиралу Лазареву[719], заказанный мне офицерами Черноморского флота, утвержденный его величеством императором Николаем Павловичем с тем, чтоб переменить пьедестал, около которого назначены мною четыре фигуры, что я и исполнил из глины в экскизе[720].
В это время возвратился из чужих краев наш молодой скульптор Пименов[721], покровительствуемый великим князем Константином Николаевичем[722], который выпросил у государя [этот заказ], несмотря на то, что мой проект был формально одобрен его величеством. Государь назначил произвесть конкурс между мною, профессором скульптуры Витали[723]и Пименовым с тем, чтобы не изменять ничего в контурах из проектированной мной фигуры. Это решение меня чрезвычайно огорчило, и когда потребовала Академия от меня нового рисунка, я отвечал, что я раз уже составил проект, который был утвержден его величеством, и не отступаю от него. Витали отказался письмом от конкурса потому, что, уже раз сделан проект графом Толстым и утвержден государем, он считает себя не в праве делать другой экскиз. И проект был передан сделать Пименову, так как я отказался изменять мною сделанный проект. Вот доказательство, как уважают у нас то, что раз уже было утверждено.
Была статуя Александра Христофоровича Бенкендорфа, проектированная на кладбище Невского монастыря, по смерти его по просьбе корпуса жандармов, желавшего поставить этот памятник в ревельской его мызе Фаль. Но государь Николай Павлович запретил этому корпусу ставить памятник Бенкендорфу.
Надгробный памятник Ивану Васильевичу Кусову[724]стоит, исполненный по моим рисункам и моделям, и состоит из гранитного куба в сажень слишком вышины, на котором по углам стоят древнего греческого вкуса из золоченой бронзы большие 4 треножные курильницы. Между ими на довольно параллелограммном приступе свыше пол-аршина стоит чистой греческой формы саркофаг, на средине крышки которого поставлен крест и положено Евангелие.]
Возвратясь с дачи, наши дети начали учиться по-французски у академического гувернера господина Лиозан, которого я рекомендовал в Академию художеств, и жены его, бывшей всякий день у нас. Лиозан учил их также географии и истории[725].
Когда минуло старшей дочери шесть лет[726], императрица Елизавета Алексеевна определила ее в Патриотический институт
