Записки графа Федора Петровича Толстого - [86]

Шрифт
Интервал

, а из центра круга идет радиусом такая же дорожка к букве Зюда.

На этот столик, показав всем, даю поставить в центр лицом к Зюду одному из зрителей маленькую бронзовую колясочку о трех колесах, два больших, а впереди — одно гораздо меньше, в которой сидит маленькая статуйка, сделанная из воска, в виде мага. Таким образом поставленная коляска с магом по требованию зрителей катится по дорожке в Зюду и, доехав до круга, по приказанию зрителей поворачивается направо или налево и продолжает свой путь по кругу до той из 4-х букв, где приказано было остановиться.

Изображение и весь механизм этого столика и коляски выдуман и исполнен мной. Не говоря об многих других вещах моего увеселительного физико-механического кабинета, как, например, свечи и лампы, которые тушатся и зажигаются по моему приказанию, так и в виде античных больших курильниц вазы на треножниках, которые по моему приказанию распространяют благоухания.

Я скажу еще об одном фокусе, который заслуживает быть упомянутым по своей оригинальности. Я даю одному из зрителей выбрать из цельной колоды одну карту и держать ее у себя, не показывая мне, и приношу полную десть[702] чистой голландской бумаги[703] и даю [ее] и ножницы зрителю, выбравшему карту, предложив ему, когда я уйду, чтоб он выбрал из дести какой ему угодно лист, и из этого листа в коем угодно ему месте вырезал бы из бумаги точно такой же величины бумажку, как карта, и удержал бы у себя, а сам ухожу. Когда зритель исполнит это, тогда я возвращаюсь к зрителям с небольшим — в величину карты — красного дерева пустым ящичком с крышкой, который, отдавая ему в руки, прошу положить вырезанную бумажку на дно его и вслед за этим закрываю крышку и, оставляя ящик у взявшего карту, ухожу и приношу маленький плоский весь стеклянный ящик в величину карты, прошу взявшего карту вынуть из деревянного ящика вырезанную положенную им туда бумажку, а сам, раскрыв стеклянный ящик, прошу его положить ее туда и закрываю тотчас крышку, передаю или ставлю стеклянный ящичек на столик Минут через 10-ть на этой бумажке оказывается в контурах та карта, которую он взял и которую я вынимаю из ящика и отдаю ее для сравнения с картой, которую он взял. В этом фокусе играет главную роль химия. К этому фокусу дала мне средства моя охота составлять разноцветные химические чернила, которые, добывая, я нечаянно открыл то средство, посредством которого я исполняю этот фокус.

Я всегда любил домашние театры, и теперешняя моя квартира, хотя с небольшою залою, дала мне средство устраивать небольшие пьесы нашего репертуара, декорации и занавеси. Все это писал я сам так, что их очень хвалили. Актерами были мои домашние — жена, старшая дочь — в пиесах, в которые входили роли детей, сестры жены, мой брат Константин и некоторые из наших коротких знакомых. Посещавшие наши вечера поименованные литераторы и короткие приятели, бывавшие также и на этих пиесах, находили игру наших домашних артистов очень удовлетворительною, и у нас давались пиесы почти каждые две недели, а иногда и чаще.

Несмотря на это развлечение и занятия по службе, я не забывал главного моего стремления к моему образованию и изучению художеств.

В Царском Селе. Императрица Елизавета Алексеевна. Альбом художника

[Не помню, в котором году; живши в Царском Селе с моим семейством, где жил и родной мой дядя Андрей Андреевич Толстой] служивший советником Сарскосельского правления, человек очень ограниченного ума и совершенно без всякого образования, не строго дороживший своей честию, женатый на девице Барыковой[704], очень хорошо воспитанной, очень умной, с тремя малолетними дочерьми, из коих последняя еще на руках, а первые немного постарее моих двух [дочерей] Лизы и Маши[705].

В молодости дядя служил в гвардии сержантом[706] и при императрице Екатерине II-ой был выпущен капитаном армии в какой-то полк легкой кавалерии, где впоследствии во всю свою службу считался одним из лучших конных офицеров. При императоре Павле I-м был эскадронным командиром в чине полковника, [чем был и при вступлении на престол Александра Павловича]. В это царствование однажды генерал-лейтенант инспектор гвардейской кавалерии Баур, известный распутством и грязными поступками, любимец и друг великого князя Константина Павловича, с которым вместе он самым гадким и подлым образом развратничал и забавлялся, был послан инспектировать тот полк, в котором служил Андрей Андреевич, и вместе с тем выбрать солдат лучше обученных, выпреных[707] и совершенно знающих должность для перевода в гвардейский уланский, полк.

Окончив ревизию и необходимые по этому учения, инспектор выбрал целиком до одного солдата весь эскадрон, командуемый дядею, на перевод в гвардию, окроме самого эскадронного командира, которого фигура ему не понравилась.

На другой день поутру, когда в квартире инспектора в зале перед кабинетом собрался весь его штаб, командир инспектированного полка и офицеры, ожидая выхода инспектора, вошел в залу оскорбленный поступком Баура граф Толстой. Не говоря ни слова и не останавливаясь, прошел прямо к двери кабинета, отворив ее, туда вошел и запер за собою. Тут вскоре послышался громкий и резкий разговор между Бауром и графом Толстым, весьма крупный разговор, который все усиливался, наконец обратился, хотя в короткий, но очень горячий спор, вслед за которым в кабинете раздался гул сильной пощечины, после чего тотчас отворилась дверь кабинета, из которого вышел в залу скорыми шагами весь расстроенный Баур и, обратясь к присутствующим, сказал: «Господа, Толстой наделал мне грубости и даже осмелился мне угрожать». Тогда наш дядя, вошедший вместе с Бауром, [


Рекомендуем почитать
В.Грабин и мастера пушечного дела

Книга повествует о «мастерах пушечного дела», которые вместе с прославленным конструктором В. Г. Грабиным сломали вековые устои артиллерийского производства и в сложнейших условиях Великой Отечественной войны наладили массовый выпуск первоклассных полевых, танковых и противотанковых орудий. Автор летописи более 45 лет работал и дружил с генералом В. Г. Грабиным, был свидетелем его творческих поисков, участвовал в создании оружия Победы на оборонных заводах города Горького и в Центральном артиллерийском КБ подмосковного Калининграда (ныне город Королев). Книга рассчитана на массового читателя. Издательство «Патриот», а также дети и внуки автора книги А. П. Худякова выражают глубокую признательность за активное участие и финансовую помощь в издании книги главе города Королева А. Ф. Морозенко, городскому комитету по культуре, генеральному директору ОАО «Газком» Н. Н. Севастьянову, президенту фонда социальной защиты «Королевские ветераны» А. В. Богданову и генеральному директору ГНПЦ «Звезда-Стрела» С. П. Яковлеву. © А. П. Худяков, 1999 © А. А. Митрофанов (переплет), 1999 © Издательство Патриот, 1999.


«Еврейское слово»: колонки

Скрижали Завета сообщают о многом. Не сообщают о том, что Исайя Берлин в Фонтанном дому имел беседу с Анной Андреевной. Также не сообщают: Сэлинджер был аутистом. Нам бы так – «прочь этот мир». И башмаком о трибуну Никита Сергеевич стукал не напрасно – ведь душа болит. Вот и дошли до главного – болит душа. Болеет, следовательно, вырастает душа. Не сказать метастазами, но через Еврейское слово, сказанное Найманом, питерским евреем, московским выкрестом, космополитом, чем не Скрижали этого времени. Иных не написано.


Градостроители

"Тихо и мирно протекала послевоенная жизнь в далеком от столичных и промышленных центров провинциальном городке. Бийску в 1953-м исполнилось 244 года и будущее его, казалось, предопределено второстепенной ролью подобных ему сибирских поселений. Но именно этот год, известный в истории как год смерти великого вождя, стал для города переломным в его судьбе. 13 июня 1953 года ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли решение о создании в системе министерства строительства металлургических и химических предприятий строительно-монтажного треста № 122 и возложили на него строительство предприятий военно-промышленного комплекса.


Воспоминание об эвакуации во время Второй мировой войны

В период войны в создавшихся условиях всеобщей разрухи шла каждодневная борьба хрупких женщин за жизнь детей — будущего страны. В книге приведены воспоминания матери трех малолетних детей, сумевшей вывести их из подверженного бомбардировкам города Фролово в тыл и через многие трудности довести до послевоенного благополучного времени. Пусть рассказ об этих подлинных событиях будет своего рода данью памяти об аналогичном неимоверно тяжком труде множества безвестных матерей.


Старорежимный чиновник. Из личных воспоминаний от школы до эмиграции. 1874-1920 гг.

Мемуары Владимира Федоровича Романова представляют собой счастливый пример воспоминаний деятеля из «второго эшелона» государственной элиты Российской империи рубежа XIX–XX вв. Воздерживаясь от пафоса и полемичности, свойственных воспоминаниям крупных государственных деятелей (С. Ю. Витте, В. Н. Коковцова, П. Н. Милюкова и др.), автор подробно, объективно и не без литературного таланта описывает события, современником и очевидцем которых он был на протяжении почти полувека, с 1874 по 1920 г., во время учебы в гимназии и университете в Киеве, службы в центральных учреждениях Министерства внутренних дел, ведомств путей сообщения и землеустройства в Петербурге, работы в Красном Кресте в Первую мировую войну, пребывания на Украине во время Гражданской войны до отъезда в эмиграцию.


Фернандель. Мастера зарубежного киноискусства

Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.