Записки графа Федора Петровича Толстого - [89]

, находящийся под ее покровительством, но не прошло и году, как она занемогла корью и была помещена в лазарете у наружной каменной стены, под надзором смотрительницы их лазарета. [Она] худо поправлялась от болезни, наконец, у нее открылись ужасные судороги в руках, от которых она нестерпимо страдала, несмотря на ее огромное терпение, она чувствовала облегчение только тогда, когда по просьбе ее ей клали в руки образ, так как она совсем ими действовать не могла. Причину этой болезни надо приписать тому, что она, как сама сказывала, во время жару при кори из-под одеяла постоянно прикладывала скрытно голые ноги к стене, которая была холодная, тем более, что это было зимою. Вот как в казенных заведениях смотрят за больными детьми. Наконец она выздоровела от кори и от судорог, но следы этих болезней оставили последствия для ее здоровья, и я принужден был взять ее к себе.

Тут нам рекомендовали одну молодую девицу, только что выпущенную из второго отделения Смольного монастыря[728] с золотой медалью — девицу фон Гомер[729], очень умную и очень добрую девицу, в гувернантки к нашим детям, и мы ею чрезвычайно довольны.

Летом после Царского Села мы обыкновенно жили в одном из Парголовых[730]. Этот ребенок судьбой был осужден на всевозможного рода неприятности, которые с терпением выносила.

В 1822-м году жена с детьми жила летом в третьем Парголове, а я оставался в городе и приезжал к ним верхом в субботу и оставался там до понедельника. Как и всегда, живучи на даче, Лиза любила кататься с своей сестрой, правя сама, в кабриолете смирною лошадкою[731]. Раз в середине лета, взяв с собою и молодого мальчика — сына академического учителя Шилова, жившего у нас на даче, возвращаясь с прогулки домой из саду по мостику на дорогу, Шилов стегнул лошадь, которая от этого, бросясь в сторону, задела кабриолетом за столб и опрокинула его так сильно, что дети вылетели из него. Маша через Лизу повалилась на дорогу и тотчас вскочила на ноги, не повредив себе ничего. А Лиза встала с переломленной левой рукою и, подхватив ее правою, сказала сестре, что у нее оторвалась рука, не выказав того страдания, которое она чувствовала, и начав отыскивать башмак, который она потеряла при падении, послала Шилова домой сказать матери (что было более версты), чтобы прислали экипаж. А сама пошла, поддерживая сломанную руку, пешком к дому с сестрой и пришла прежде, нежели успели заложить коляску.

В это время на даче жило семейство графа Апраксина и с ними жил их домовой лекарь. Жена поехала к нему просить об его помощи, и он тотчас же поехал к нам и благополучно исполнил перевязку переломленной руки между плечом и локтем. Этот перелом был довольно счастливый — ровный, без всяких зубцов. Доктору предложили свои услуги помогать жившие около нас два студента Медико-хирургического института.

В тот же день я приехал на дачу к обеденному времени и был поражен случившимся несчастием дочери. Я тотчас же поехал к Апраксиным, чтобы поблагодарить доктора и просить его продолжать лечение. Первые дни болезни он посещал нас каждый день, и студенты всегда являлись тоже. Наконец, к концу лета она, слава Богу, поправилась так, что доктор велел снять лубки, [и] рука оставалась только на повязке. Так она и переехала в город, где вскоре она совсем поправилась и не чувствовала совсем никакой боли и начала по обыкновению заниматься начатыми науками, в которых чрезвычайно как успевала. Будучи 12-ти лет, она на французском языке сделала описание некоторым городам Финляндии (по задаче учителя географии господина Лиозана) со всеми достопримечательностями и историческими памятниками этих городов так, что это описание ходило по рукам и его с удовольствием читали.

В это время приехала сюда из Москвы госпожа Турчанинова[732], имеющая необыкновенную силу в глазах, посредством которой она лечила детей, страдающих от ненормального положения какой-нибудь части их наружной организации, как горбов, неправильности и кривизны рук и ног и других частей [тела]. А как у моей Лизы заметно было не совсем нормальное положение ребер, к низу очень расширяющихся, что сильно искажало ее фигуру, почему я по совету некоторых, видавших большую пользу от лечения Турчаниновой, и повез к ней мою дочь.

Она, осмотрев недуг ее, сев на стул, поставила Лизу прямо против себя и стала пристально смотреть ей своими удивительно выразительными глазами прямо в лицо. Вначале Лиза побледнела, а минут через 8 или 10-ть, подняв руки кверху, стала сильно тянуться и, не говоря ни слова, подойдя к печке и, схватясь за выступ ее, довольно высоко от полу находившийся, стала еще сильнее тянуться. Потом велела принести длинное толстое полотенце и, обернув серединою его кругом себя, где расширялись ребра, велела взять концы его двум сильным служителям [и] стягивать себя, причем беспрестанно твердила: «Крепче, крепче».

Не помню, сколько дней продолжалось это лечение. Потом Лиза выдумала особую для себя машину в виде пялец, из больших брусьев, которых поперечные брусья по длине растягивались. Схватясь за один из поперечных брусьев руками, а за другой зацепляясь носками ног, приказывала людям растягивать себя. И выдумывала еще и в других родах для себя инструменты. Через несколько месяцев ясно стало, что после лечения Турчаниновой ребра стали приходить в более нормальное положение и, наконец, фигура ее приняла совсем натуральное положение, и лечение кончилось.