Записки доктора (1926 – 1929) - [31]

«Уж ты не молись Богу сам-то – я за тебя помолюсь!»

«Лучше бы в землю уйти – только детей жалко… Уж так тяжело, так тяжело нам, женщинам! Никакой помощи от мужей, а только одна порча. Пьяница на пьянице, хулиган на хулигане!»

«Мой муж пьяный только и хорош, а от трезвого только один колоток и видишь. Развестись – только уж больно тяжело с детьми-то в деревне. Теперь хоть и колотит, да всё какую копейку увидишь!»

Врач в больничном листке пишет: abcès (abscessus)[78].

«Уж я вам покаюсь: ну-кося, 52 года мне, а замуж вздумала выйти! Житьё-то было больно плохое. Совсем стеснили: всё буржуйка да буржуйка! Ну куда деваться? А оказался муж-то пьяницей – не пьёт месяца два, а потом и запьёт. Думаю уж бежать!»

28. VII

«Болит голова, всё тело болит – муж отдул вчерашний день. Из-за того, что я не даю ему продавать картошку-скороспелку. Только дождались свежей картошечки, а он хочет вырыть всю и продать, чтобы деньги пропить. 11-й год живём – как чуть-нибудь, так и бьёт чем попало».

31. VII

Ученик 1-го курса сельскохозяйственного техникума за Волгой. Резкое исхудание, усталый, изнурённый вид. Жалуется на общий упадок сил. Работает как чернорабочий на покосе в совхозе техникума. За работу ничего не получают учащиеся – ни деньгами, ни пищей. Кормятся за свой счёт. Из дому ничего не помогают. Живет на 5 рублей пенсии. Около полугода не видел горячей пищи и вообще не обедал. Питается всухомятку, кое-чем.

Письмо отца к дочери в 25 году (30.VII.1925 г.)

«Только в последние, тяжёлые для нас дни я понял глубокий смысл евангельского изречения: “Враги человеку – домашние его…”, то есть никто не может причинить большего горя, большей муки, как родной и близкий человек.

Соберу всё своё мужество, так жестоко сейчас потрёпанное, схороню горькую обиду от слов: “Как бы ты ни доказывал – всё равно меня не убедить!” Что уж думать об обидах, когда дело идёт о судьбе родного ребёнка… Если бы он сам в безумии искал своей гибели, если бы он счёл меня даже лютым врагом своим – я всё равно должен спасать его всеми средствами, хотя бы он возненавидел меня за это. Не могу я иначе, так как отвечаю за него и перед собственной совестью, перед всей нашей семьей – живыми и почившими её членами, – и перед Богом.

Наша семья до сих пор была единым, сплочённым организмом. Наш общий жизненный уклад, вся душа наша с её упованиями, мечтами и устремлениями – дело не наших рук только, ещё в большей степени мы только продолжаем, развиваем и укрепляем то, что создано нашими дорогими предками, покоится на их верованиях и обвеяно их молитвами. И мы все вместе и каждый в отдельности были бы большою дрянью, если бы не помнили об этом и не понимали бы, какое счастье, какое богатство здесь собрано и для нас, и для наших потомков. Сплочённость, монолитность нашей семьи (а она всё ещё остаётся пока именно такою) обусловливает то, что судьба, счастье и горе каждого члена семьи неразрывно связаны с судьбою, счастьем и горем нашего общего тела.

Организм вырос, стало тесно отдельным частям – настала пора формирования новых семейных очагов. Отход отдельных частей от общего тела должен быть таким, чтобы не нарушалось органическое единство семьи: часть должна естественно, без всякого усилия отделиться, как зрелый плод с дерева, а не отрываться и отсыхаться, причиняя повреждение и себе, и материнской основе.

Наш ребёнок вырос и почувствовал, что ему уже тесно и душно в семье, и тянет его к новому свету, к своему отдельному счастью. Чудесно! Бог тебе в помощь, дитя наше милое. Устраивай свою красивую, полезную и счастливую жизнь на светлую радость себе и нам, отцу с матерью!..

А вот радости-то и нет, и не только нет, а есть огромная скорбь!

Отчего это? Вот и разберёмся – без ненужных упрёков, обид, спокойно и обстоятельно, как этого требует важность вопроса. Ты говоришь: “Я люблю его, я счастлива!..” А мы этого не видим. Счастье что свет: его не скроешь и всем оно светит. Где же этот свет у тебя?! Разве такими смотрят счастливые лица? Не светлые пятна бродят у тебя на лице, а тёмные тени… И почему так клонит твою голову к земле от светлого неба? Любовь – это небо глубокое, ясное, безоблачное; она – пленительная улыбка, светлая радость в глазах, лёгкость и живость в движениях… Кто ни посмотрит – у всех молодеет и светлеет душа! Ничего здесь похожего нет… Чувствуется что-то другое, тёмное, грешное… Чувствуется, что не цветёт здесь душа, а томится… Чуется ещё и другое (это было бы лучше первого!): обманулось сердце – иллюзию, созданную воображением, разогретую перепиской, приняло за великое, так долгожданное счастье. Сознаться пред самой собой, что нет здесь ни “рябинки”, ни “дуба”, тяжело, а пред другими – ещё тяжелее… Всё это говорю не я, привычный для тебя человек, а сердце моё, незнаемое тобой, – страдающее за вас всех и угадывающее в вас скрытое и не видное для других.

Ну пусть я ошибаюсь, пусть остаётся: “Я счастлива!” Это уже стена, глухая, неодолимая!.. Бывали же у меня случаи, когда женщине говоришь, что её возлюбленный заражён гадкой болезнью, а она упорно твердит: “Ну и пусть, а я всё-таки люблю его!” Здесь явное сумасшествие, которому нельзя помочь, а следует лишь молиться: “Господи, прости ей – не ведает бо, что творит!”