Записки доктора (1926 – 1929) - [25]
«Живу честно: ничем эким не занимаюсь».
«Муж без работы; что случайно заработает – пропьёт, а то стащит из дома что ни на есть – и тоже пропьёт. Трое детей – все разуты, раздеты».
Октябрь 27 года
Женщина 48 лет говорит: «Были у меня два мужа, и оба умерли; сватают третьего – вот уж и не знаю: идти или не идти! И неохота – да жить-то как есть нечем!»
Пришла старуха в кооператив. Спрашивает белой муки. Возьми, говорят, книжку. «Какую ещё книжку? Неграмотная я – на што мне книжку, сами уж читайте, коли больно грамотные… Мучки бы мне беленькой, до книжки ли тут! Осердились, дурой обозвали. Потом уже объяснили, какая книжка. А сколько она стоит, говорю. 12 рублей, говорят. Двенадцать! Да я пенсию получаю только 8. Из восьми-то рублей и за квартиру заплати, и дровец купи, и оденься – откуда же я вам возьму?! Мошенники, говорю, вы этакие, как есть мошенники! Ни за что старого человека не считаете, креста-то, говорю, на вас нет, потому и мошенники, что без креста ходите! Жрите, говорю, пока рожа не лопнет! Плюнула – да и пошла ни с чем!»
Фамилии: Мочина, Свистушкин, Изомойкова.
В деревне Башарове (5–6 вёрст от города) живёт гражданин Болонкин. Через канаву перекинут мостик к его дому. На мостике воздвигнуто сооружение вроде арки. Наверху надпись красной краской: «Хутор № 1 гражданина Дмитрия Николаевича Болонкина». В доме две чистеньких комнаты. В одной из них в углу отгорожен угол досками, там стоит широченная кровать. На кровати больная старуха. Невероятное количество мух, шумят, как пчёлы в улье. Темно, грязно, душно. Над входом в загородку надпись чёрной краской по голубому фону: «Уголок для отдохновения».
«В костях трескоток».
«Мы не так, как прочие, как-нибудь по-хулигански или ещё как, а сознательно поступаем».
«Уж очень я вами благодарна: молиться за вас буду, к весне поросёнка выкормлю: тогда уж вам вполне соответствую!»
«Быть счастливым счастьем других – вот настоящее счастье и земной идеал жизни» (Н. И. Пирогов[68]).
Сторожиха из сельской школы жалуется, что ей плохо живется: «И жалованье маленькое, с ребятами сладу нет; раньше просто называли сторожихой, да зато жила себе помаленьку, а теперь называюсь технической служащей, а живу не лучше дворовой собаки».
«Что же у нас-то так-то не лечат: и не осматривают, и не ослушивают? Подойдёт эдак со смешком, похлопает по плечу да и даст каких-то желтых капель».
«У вас детки-то, говорят, уж очень хороши: не нонешние! Экое счастье послал вам Господь-батюшка! А у нас в доме – сущий ад: болыпак-то[69] хмурый такой, всё боком жалуется… а как напьётся, драться лезет… И остальные все только ругаются: “Богомолка, шептуха” (это за то, што Богу молюсь). Выйду на двор, за угол – там и помолюсь, чтобы не увидали да не засмеяли».
В больнице врач предлагает больной уходить домой. «Всё равно, говорит, помирать: што дома, што здесь, а нам, говорит, место нужно».
«Посмотри-ко ты, кормилец, што мне написали на лучах-то (Рентген)… Ишь ты, дело какое – шесть болезней у меня! Так уж и чувствовала я, што дело неладно: ну-кося, шесть ведь болезней! Отдай мне обратно бумажку-то: пусть муж почитает, а то он мне не верит – говорит, что всё выдумываю. Нет уж, голубчик, теперь поверишь: ещё одну болезнь можно придумать, а уж шесть не выдумаешь!»
«Все на меня несчастья: прошлый год первая жена померла после родов (тройнями), вторая – в нынешнем году тоже после родов (двойнями). Теперь все бабы боятся за меня выходить, а чем же я-то виноват?!»
Фамилия: Непомилуева.
«27 лет было семейного полного счастья. И через столько годов пришлось лишиться всего: и жена, и дети ушли. Живу теперь один-одинёшенек – для чего и для кого живу, и сам не знаю!»
«Говорю снохе-то: успокой ты меня хоть ненадолго, не говори ты не по мне… Хоть для видимости… Хоть ненадолго, да помолчи – я и успокоюсь! Так где тут – разве нонешние люди понимают!»
«Во всей организме зуд: не снаружи, не на коже, а внутри. И в голове, и в животе, и в кишках. Такой зуд, што рад бы, кажется, штобы всё тело железными крючьями изорвали мне!»
«Так што бы не жить – можно бы жить! Только вот племянники меня мучают… Знаете, какие теперь парнеки-те – хулиган на хулигане! Через них всё и расстройство, а то што бы не жить!»
«Уж я на службе-то и не доказываю, что вся как есть больная: ноги распухли, пальцы на руках не владеют, одышка, кашель; в глазах темнеет, ноги подкашиваются, а всё стою… боюсь, как бы не уволили да не отправили в комиссию на инвалидность!» (билетёрша в Пролеткульте[70]).
«Докторов у нас нет. Есть фершала из мужиков, во всём нам ровесники: ну и понимают не больше нас! В войну были в санитарах, – а какие санитары, по карманам только санитарили!»
Ученица педтехникума, комсомолка 18 лет, говорит: «Вот вы меня выслушали – ничего такого особенного не нашли?» – «А что же вам, – говорю, – нужно за особенное?» – «Да вот видите, какое дело, уж я вам откроюсь: один товарищ сделал мне
