Записки доктора (1926 – 1929) - [24]

Молодая крестьянка просит написать ей «бумажку» о болезни для подачи в суд на свекровь, которая гонит её из дома. Когда бумажка написана, спрашивает: «Старухе 75 лет, как думаете – сколько она может прожить? Может, и в суд не стоит подавать, если старуха и так скоро умрёт?!»

15. V

«Говорю мужу: “Если хочешь жить со мной, всё сделаю, как хочешь, и аборт сделаю, а не хочешь, тогда останусь беременной – плати мне тогда алименты”».

20. V

«Вы знаете моего мужа: из себя такой видный и красивый. Вот и поверила, и вышла за него замуж. А теперь и узнала, что он обманщик: на мне на третьей женился. От первой жены у него шестеро деток оказалось, да от второй – трое, а теперь у меня от него 4-месячный ребёнок. Экая я дурища: всё жила честной вдовой, а теперь попала к зверю в образе человеческом. На что ему, окаянному, женщина, когда у него и так две жены настоящие, да ещё и так, на стороне, сколько угодно! Известное дело – обобрал всё моё имущество, а теперь и гонит!»

2. VI

«Хотела было отравиться, до того прискорбно было. Должно быть, только Господь не допустил до греха! Дочка записалась тут с одним. Всё была девчоночка смирная, славная – всё смущалась… А тут вдруг приходит с ним и говорит: “Мама, мы записались!” Пожила две недели, а теперь пришла домой, теперь и сама кается».

«Молодёжь-то нонче – как посмотришь – ужас берёт! Мальчишки 13–14 лет с ножами, с кинжалами, с револьверами, со всяким этим припасом… Поганые все, матерщинники… Нам, женщинам – и старым, и молодым, – пройти нельзя! Как увидишь – так и стараешься обойти сторонкой!»

«Принесла бы вам маслица да сметанки: только вот народу-то боюсь – как бы вам какой неприятности не было!»

«Мы ведь не учёные: поговорить-то с вами не знаешь как, обойтись-то с вами как следует, не знаем».

28. VI

«Как увижу воду, так сейчас же захочется помочиться. Просто беда – не то што к реке – к ведру с водой и то подойти боюсь!»

«Уж так нехорошо пришлось жить! Между трёх сортиров живём: три окна и два ватера – с одной стороны ветер из сортира и с другой, ну и живём как в сортире».

«В жизнь свою никогда не ругался – не то што нонешние! Всего и ругани у меня только: “матушка родная” да “ёлки-палки”. Хошь, спроси кого хошь!»

«Кругом сирота: ни детей, ни мужа, один только поросёнок!»

Июнь 27 года

Чудесный вечер. В моём саду тихо, как в церкви. На небе ни одной тучки. Сидя на скамье над обрывом, вижу только одну красноватую звездочку на южной стороне неба. А оно такое бледно-зеленовато-синее… Чудится море, и в нём «белеет парус одинокий…» С одной стороны обрыва стена диких яблонь (это мои дети, вырастил я их из семечек, полученных из Енисейского края), им уже 15 лет, ещё недавно они сверху донизу были усыпаны белыми цветами, а теперь оделись крохотными яблочками: что-то удивительно трогательное в том, что я дал им жизнь здесь, в далёком от их родины краю, и кажется мне, что в этот тихий вечер стоят они задумавшись и, может быть, между дитёй и матерью идёт сейчас таинственная связь… Что я для них и что они для меня – не знаю; но сердцем чувствую и свою с ними кровную связь. Что-то такое же родное и близкое и с маленькими сосенками и ёлочками, что сгрудились за моей спиной, и древними соснами и елями по другую сторону скамьи. Тихо, тихо… Угомонился человек – самое беспокойное существо на земле. Отдыхает земля от грубых выкриков, брани, пьяных песен… Наступил час её покоя… В самую позднюю сторону ночи встаёт на молитву вечный молчальник – зелёный мир. Совершается какое-то великое таинство, земля служит своему Богу и небо склоняется над ней, и слушает, и благословляет… В сумраке ночи грустно чувствовать себя одиноким, чужим в таинственном Храме…

«Боюсь – умру, а дети-то не похоронят по-настоящему, по-христианскому, а поволокут на кладбище с музыкой, по-собачьи!»

«Живу с троими детьми. Муж бросил. Всё-то думаю: живут-живут, а потом и они бросят!.. Теперь уж право такое!»

«Давно ваша фамилия у меня на душе стоит – да всё никак не могла собраться».

«Уж я вам покаюсь: чтобы не идти в Красную армию, водки настоял с перцем и борной кислотой да и выпил. Два месяца прошло, а всё поправиться не могу».

27.ІХ

«Подумайте, как жить! Сын, 17 лет, задумал жениться. Семь человек в доме – одна хозяйка. Всё плакалась, бывало, что дети маленькие… думала: хоть подросли бы поскорей, всё полегче будет! А вышло вон что… Повадился парнишка ходить на Городскую дачу[67]. Смирный он у меня, как красная девица. Ну и влюбился в какую-то шлюху 24 лет, актрису, по балаганам да по театрам разъезжает… Привёл её домой. Размалёванная вся да расфуфыренная. Парнишка-то у меня, как сливки, беленький да чистенький, а она этакая-то скверная, шкурёха – так шкурёха и есть! Я так вся и обмерла… Кричу батьке: “Гони ты её, стерву!” Теперь уехала куда-то. Смилостивился Господь-батюшка!..»

Фамилии: Кордоннова, Материчева.

Мальчик 3 лет чуть не с самого рождения любит есть газетную бумагу. «Белую, гладкую, – говорит мать, – ни за что не возьмёт, а как увидит газету – так и в рот».

За последнее время особенно часто ко мне приходят совершенно здоровые люди с просьбой осмотреть (да ещё «как-нибудь повнимательнее!»): «Не болит ли у меня чего-нибудь?», «А как у меня лёгкие и сердце?», «Так ничего не болит, как будто всё хорошо, а страсть как боюсь: нет ли какой заразы?», «В животе что-то неладно: нет ли у меня чахотки?», «Не сплю по ночам: а не чахотка это?», «В доме, где мы живём, есть чахоточный – нет ли у меня чахотки?», «Сейчас нет, а может она быть?», «А не может у меня случиться паралич?», «А долго я проживу?», «А не могу я заболеть раком?» Царапина на пальце – «А не будет у меня какого-нибудь заражения?» Приедешь в чей-нибудь дом к больному – в сенях, на лестнице, за углом где-нибудь поджидают моего выхода другие жильцы дома, чтобы выспросить: «Не заразная болезнь? И нужно