Записки члена Государственной думы. Воспоминания. 1905-1928 - [62]

Оказалось, что Отдел снабжения находится при Комитете содействия Вооруженным силам Юга России, где председателем действительно состоит граф Апраксин, бывший таврический губернатор, а затем секретарь императрицы Александры Федоровны. В Ялте он, видно, лицо: председатель городской думы, редактор местной газеты.

К нему-то я и обратился с просьбой устроить меня в Комитет. И он откликнулся на мою просьбу, хотя вовсе не был моим софракционером и не знал меня. Оказывается, что в Комитете нашлись знакомые мне люди: Катуар[366] из Москвы, Бардыгин[367] из Егорьевска и тот же Н. И. Гучков. Опять иду к Гучкову и прошу, чтобы он меня рекомендовал. Обещает немедленно переговорить с графом Апраксиным.

– Вам, вероятно, говорил про меня Николай Иванович Гучков? – спрашиваю графа при первом моем знакомстве.

– Нет, ничего не говорил! Да это не важно, ибо он у нас никакого влияния не имеет. Лучше постарайтесь склонить на свою сторону Катуара, – отвечает мне граф Апраксин.

Вскоре же я был избран заместителем Катуара, а когда он уехал в Париж, я занял его место заведующего финансами Комитета.

Процедура избрания в Комитет довольно сложная, требующая санкции Областного комитета в Новороссийске. Если бы не поручения крымского правительства, откуда я продолжал получать свои 3000 рублей жалованья, то жить нам втроем было бы совершенно не на что. И лишь в ноябре меня избирают членом Комитета, но пока без всякого содержания, так как все места в правлении заняты. Как-то перед заседанием сижу с нашим рязанским П. Н. Бардыгиным и печалюсь ему, что трудно жить безо всяких средств. Он проявил большую отзывчивость, чем очень меня тронул: он немедленно внес заявление в правление, что отказывается от должности заместителя заведующего финансами, имея в виду передать мне эту должность. В том же заседании меня и выбирают на эту вакансию. Таким образом, я уже получаю 100 рублей суточных от Комитета.

В начале декабря Катуар уехал из Ялты в Париж, и я вступил в его должность, так что материально я более или менее удовлетворен. Но морально не вполне, ибо председатель граф Апраксин вначале относился ко мне как-то странно, несколько третируя меня на заседаниях, давал мне какие-то нелепые поручения, например, проверить на месте расход контрразведки по нашим ассигновкам. На одном из заседаний наш милейший контролер генерал Стремоухов[368] наконец не выдержал и заявил, что председатель не вправе давать мне такие поручения, ибо финансовая комиссия и ее заведующий является высшими органами управления Комитета. Я очень благодарен генералу. Впоследствии мы с ним очень сошлись, и он тепло относился ко мне во время моей болезни, когда меня все покинули в моей девичьей, и только он с сыном Митей и мой секретарь по Комитету Рофе, владелец известного пансионата в Ялте «Вилла Елена», меня навещали. А добрый Рофе даже собственноручно приносил мне обеды из своего дома.

Инженер Чаев все еще не ехал в Крым.

Говорят, сидел уже на пароходе, чтобы ехать в Ялту, но был экстренно вызван генералом Деникиным по служебным делам.

Тщетно прождав Чаева весь декабрь, я решаю наконец сдать все отчеты генералу Шиллингу[369] в Одессе, по главному командованию. Перевожу туда оставшиеся у меня на руках суммы, что-то около двух миллионов рублей. Не судьба. Одесса эвакуируется, и вновь приходится вернуть деньги в Ялту.

Лишь в феврале наконец Чаев приезжает в Крым, но не в Ялту, а в Феодосию. По служебным своим обязанностям я никак не мог уехать из Ялты, поэтому высылаю ему деньги по его требованию в Феодосию для ликвидации расходов по обороне Крыма.

Впрочем, вскоре Чаев и сам приезжает в Ялту, он уже на ходу за границу. У него с компанией капиталистов зафрахтован большой пароход, нагруженный табаком, который они везут в Лондон. С большим трудом уговариваю Чаева, чтобы он взял на этот пароход и нас троих. Пароход довольно грязный, помещения для пассажиров устроены где-то в трюме. Не беда. Крым охвачен такой паникой, что недавно в трюме отвратительного грузового итальянского парохода уехали крупные богачи из Ялты: Златопольский, Яблоков, Бардыгины и др. Мне особенно было жаль, что уехал Бардыгин с женой, с которыми за это время я очень сошелся: она – бывшая балерина московского Большого театра[370], очень молоденькая, прелестное и нежное создание, обожает своего мужа. Он также в ней души не чает. Я часто посещал их обыкновенно вечером за чаепитием, часто оставался и ночевать в пустой комнате их брата, бывшего в постоянных разъездах. Я был всегда рад переночевать в хорошо натопленной комнате после своей холодной комнатушки. Часто ночевал я и в Комитете, лишь бы быть в тепле.

Вскоре после нашего приезда в Ялту начались собрания и совещания по поводу эвакуации: возлагались почему-то большие надежды на англичан. Но англичане уже сыты заботами о беженцах из Ростова, Харькова, Новороссийска, Одессы, Кубани, поэтому к просьбам Крыма они относятся довольно холодно, находя, что из Крыма эвакуироваться еще не время.

Впрочем, они присылали в Ялту два раза большие пароходы. Но пароходы эти уходили совершенно не заполненные, отчасти вследствие слабой информации крымского населения, а отчасти и ввиду неопределенного положения как в Крыму, так и за границей. Слухи слишком противоречивые: одни говорят, что англичане относятся к беженцам хорошо, другие – что очень плохо. Кому верить?