Записки Черного охотника - [56]

— Попали пальцем в небо, мистер Кеннеди. Не знаю как вы, а я сейчас самый натуральный лесоруб. Докторскую степень по социологии в университете провинции Онтарио я так и не получил…

* * *

Жизненный путь Глэдстона, приведший его на место нормировщика в лагерь лесорубов, оказался довольно замысловат.

Он действительно был социологом, и действительно писал диссертацию, посвященную проживающим в Канаде и Штатах эмигрантским сообществам выходцев из Восточной Европы — в основном из бывшего Советского Союза.

— Вы не представляете, какая это интересная тема! — горячо рассказывал нормировщик «Улыбки Моники». — Люди живут здесь по пятнадцать-двадцать лет — и до сих пор не умеют говорить по-английски! Живут замкнутыми общинами: женятся и выходят замуж в своем кругу; ходят в магазины и рестораны, где их обслуживают на родном языке… И — крайне интересный момент! — блюдут и сохраняют традиции, моральные и общественные ценности, привезенные с родины. При том, что там — на родине — все кардинальнейшим образом за последние двадцать лет изменилось! Результат: крупнейшие заповедники коммунистического мироощущения — того, что они именуют «sovok» и «hal’ava», — законсервировались отнюдь не на постсоветском пространстве! Но в США и Канаде!

— У вас в Канаде тоже есть нечто вроде нашего Брайтона? — спросила я. — Мне приходилось там бывать и видеть целые кварталы, пестрящие вывесками на кириллице…

— Именно! Единственное отличие — в Канаде более многочисленна не русская, а украинская диаспора…

Кеннеди спросил:

— Все-таки я не понимаю: как вас занесло на лесосеку?

— Большинство рабочих — именно те люди, о которых я вам сейчас рассказывал. Есть и наши — выходцы с Аляски и из отдаленных районов Канады — но в основном русские и украинцы. Посудите сами: разве нормальный рядовой американец или канадец бросит на несколько месяцев свой уютный дом, жену и детей — чтобы отправиться валить лес в далекую глушь? Где нет ничего: ни сотовой связи, ни Интернета, ни атлетических клубов, ни женщин, ни «Макдональдсов», ни залов для боулинга, ни… в общем, НИЧЕГО! Только лес, выпивка, и изо дня в день одни и те же рожи… Да ни за какие доллары нормальный житель Штатов сюда не поедет! Старина Скруджерс умеет считать денежки. И хорошо понимает, что не будь рабочих-иммигрантов, львиная часть расходов уходила бы на создание привычных для американцев или канадцев условий жизни…

— Вы, как я понимаю, канадец нетипичный? — осторожно спросил Кеннеди.

Глэдстон вздохнул. Да нет, он-то был как раз вполне заурядный обыватель… Но решил, что отработав пару-тройку месяцев среди этих людей, соберет уникальнейший материал для своей диссертации… И всё. Увяз. Погиб для науки. Заканчивает уже пятый сезон…

— Видите ли, я понял: если, например, можешь прожить без пиликающего в кармане мобильника несколько месяцев — то он тебе вообще в жизни не нужен. Тем более, что отпуск у нас — три месяца, и блага цивилизации, о которых здесь мечтаешь, как о манне небесной, там успевают поднадоесть, и снова начинает сниться лес… Да и платят лесорубам, скажу прямо, куда больше, чем социологам…

— Вполне возможно, что даже больше, чем частным детективам, — погрустнел Кеннеди. Дело шло к полудню, ноябрьский день короток, — пора было браться за дело. — Вы поможете нам переговорить с рабочими, которые что-то видели и слышали?

— Конечно! Собственно, как раз это мне шеф и поручил — сегодня, по телефону. Быть для вас гидом и переводчиком. У Фрумкина с рабочими отношения более чем напряженные. Дело в том, что до меня именно он был нормировщиком… В результате его стараний расходы на оплату труда сократились почти вдвое, а сам он едва избежал линчевания. Но шеф решил, что такой талант стоит использовать в масштабах всей компании — и забрал его к себе, в правление…

* * *

Следующие два часа были посвящены непосредственно расследованию. И, надо признать, особых результатов не принесли.

Рабочие, как известно, «бузили», сидели в бараках, — и для разговора с ними в лес отправляться не пришлось. Компания действительно оказалась колоритная — громкоголосые, заросшие многодневной щетиной люди, большинство из которых не понимало по-английски — расспросы мы вели с помощью Глэдстона. Улов был скромен: кто-то из рабочих вроде действительно видел что-то большое и мохнатое, мелькнувшее в лесу; двое клялись, что нашли на сырой глинистой почве у лесного ручья несколько здоровенных следов — не менее полутора футов в длину. Но ни сделать слепки, ни сфотографировать, ни даже зарисовать их они, естественно, не озаботились…

Впрочем, свидетелями ночного происшествия, случившегося в ночь с 7 на 8 ноября, послужившего непосредственной причиной «бузы», стали почти все обитатели «Улыбки Моники», устроившие себе небольшой праздник, — вернее, те из них, которые к двум часам ночи еще не свалились с ног от избытка выпитого. Но и лесорубы, сохранившие к тому времени вертикальное положение, не совсем адекватно воспринимали реальность…

…Праздник прервался, когда за окнами их «клуба», служащего днем столовой, раздалось рычание. Нет, не медвежье, — в этом Глэдстон был уверен, и ему, и его коллегам не раз приходилось сталкиваться с медведями. Но весьма громкое и недружелюбное. И еще какие-то звуки — не то кто-то по чему-то бил, не то кто-то что-то крушил… На трезвую голову выходить наружу и знакомиться с автором этого звукоряда едва ли нашлись бы желающие. Но пьяный кураж кружил головы — похватав, что подвернулось под руку, лесорубы бросились к двери. Здесь их ожидал сюрприз — дверь не открылась, она была чем-то подперта. Пока, навалившись гурьбой, они медленно, по сантиметру, отжимали ее, пока по одному просачивались в образовавшуюся щель — какофония снаружи прекратилась.