Записки бродячего врача - [28]

Штат Нью-Мексико зажат между Техасом и Аризоной. Он не очень велик. Можно его проехать поперек часов за девять даже в пределах разрешенной скорости 120 км в час. Вдоль, правда, за день не уложишься.

Там нет чудес света вроде Гранд-Каньона или Ниагары или чудес цивилизации вроде моста Золотые Ворота, хотя пустыни, прерии и покрытые лесом горы ошеломляюще красивы, а в лабораториях Лос-Аламоса в свое время создавалась американская атомная бомба – но туристов туда пока не водят.

Я работал временно в самом большом городе Нью-Мексико – Альбукерке; жена раз в месяц прилетала ко мне на несколько дней из Нью-Джерси, и мы путешествовали вокруг. В один субботний вечер нам неудержимо захотелось музыки, и оказалось, что ближайший концерт будет происходить в Мадриде. Этот Мадрид «на карте генеральной кружком означен не всегда».

Из полумиллионного Альбукерке до стольного града Санта-Фе можно доехать меньше чем за час по новому прямому хайвею. Но если вы никуда не торопитесь, то ехать надо по старинной боковой дороге, которая петляет по отрогам горного массива Сандия и называется Бирюзовый тракт.

В конце XIX века там находились рудники, где добывали эту самую бирюзу и серебро, а также уголь. Потом рудники иссякли, и горняцкие городки (числом около десяти) с салунами, публичными домами и китайскими прачечными умерли и превратились в призраки.

С течением лет в остовах этих городков поселились художники. Точнее, даже не художники, а ремесленники – гончары, серебряных дел мастера и просто кузнецы. Один из возродившихся на пепелище поселков называется Мадрид.

«Красивое имя – высокая честь…» Мадрид имеет население человек сто пятьдесят и состоит из одной живописной улицы, на которой расположены музей горного дела, паб и дюжина магазинов, где можно купить приятные серебряные украшения с неизбежной бирюзой, художественные подковы, индейские ковры и керамику.

Проехав двадцать миль под звездами по пустынной извилистой дороге, мы добрались до Мадрида и припарковались под слабоосвещенными окнами паба рядом с дюжиной джипов и монстр-траков остальных посетителей. Внутри действо было уже в разгаре.

На сцене гастролирующая группа из Техаса исполняла некую региональную разновидность кантри, помноженную на рок. Дирижером, певцом и электрическим гитаристом был небольшой кругленький мужичок лет пятидесяти, похожий на благожелательного управляющего провинциальным отделением банка «Чейз», но в расшитой рубашечке, ковбойской шляпе и крокодиловых сапожках на каблуках. Впрочем, с темпераментом и армстронговской хрипотой у него все было в порядке, и он крепко держал зал в своих округлых ручках. Контрабасом управляла очень высокая, тонкая и гибкая девица, вившаяся вокруг своего инструмента, как плющ вьется вокруг телеграфного столба. Остальные музыканты поддавали жару, но умело оставались в полутени.

Поток туристов здесь иссякает еще до наступления темноты, и мы были единственными чужаками; все остальные места были заполнены местными – жителями Мадрида и окрестными владельцами ранчо, ранчерос по-местному. Большая часть из них относилась к тому типу американцев, от которого я тащусь откровенно и бесповоротно. Если вам знаком актер Сэм Эллиотт, вы знаете, о чем я говорю…

Эти люди стройны, уважительны к себе и ближним своим и раскованны без хамства, одеты – как в гвардейские мундиры – в облегающие джинсы Wrangler, приталенные рубашки, сапоги из шкуры ящеров и шляпы с подвернутыми полями – с коими (шляпами) они расстаются только во время сна, и то я не уверен. Мужики с ухоженной растительностью – усами подковой или подкрученными гусарскими, с аккуратными бачками а-ля Элвис или полноразмерными есаульскими бакенбардами и с выбритой до блеска и медно-загорелой кожей на остальном лице.

Женщины – с простыми ясными лицами, без косметики, в тех же шляпах и джинсах, сидящих туго на в самую меру плотных бедрах; это тот тип, который коня на скаку, может, и не остановит, но обращаться с винчестером, джипом на бездорожье и с мужиком определенно умеет.

Они сидели за своими столиками с сигарами (да! в Америке!) и кружками пива и вежливо не таращились на пару чужаков за крайним столиком. Потом, когда градус поднялся, публика пошла танцевать, оставив сигары на столах.

Это была не бесформенная трясучка моей юности и не танго, а некая смесь румбы и рок-н-ролла (кантри тустеп, как потом мне объяснили). Пары двигались в однообразных, но вполне формальных па, кавалеры в шляпах нежно кружили дам, дамы в шляпах послушно следовали направлению кавалеров. Красиво, черт… Кажется, что сейчас встанешь и сможешь делать то же самое, ан нет…

…Усадив жену за столик, я пошел к бару, украшенному транспарантом «У нас нет городского пьяницы. Мы все дежурим по очереди». По-видимому, паб представлял собой действительно кооперативное предприятие, поскольку по ту сторону стойки находились два в дупель пьяных мужика, похожих как братья-близнецы, – приземистые крепыши, круглолицые, с байкерскими бородами веником и в джинсовых комбинезонах, заляпанных слегка какой-то смазкой. Они чем-то неуловимо напоминали Винтика и Шпунтика из сказки про Незнайку и не понимали ни слова с моим акцентом, так что попытка заказать пиво себе и мартини для жены провалилась.