Записки беспогонника - [25]

А наше ребячье желание вполне могло бы сбыться. В те дни несколько немецких танков, сея невероятную панику, промчались по шоссе Ржев — Старица километров на 20, потом повернулись обратно.

В 7 утра, в дождь и вихрь сели мы на машину и поехали в Курьяново. Там к нам присоединился Синяков на своих двух машинах со всеми цементаторами и буровиками.

К общей радости нашелся и Гриша Дудка с двумя товарищами. Они рассказали, что действительно три дня назад ночью проснулись от сильной пулеметной стрельбы. Кто-то крикнул: — Немцы, спасайся! — Едва одевшись, они без вещей выскочили на огороды и побежали без оглядки, причем Гриша оставил свой новый синий костюм, который он любил всем показывать, но ни разу не надевал.

Я покинул спецгеовцев-крокодилов и пересел на машину к Синякову. Один Германов жалел, что я с ним расстаюсь.

Геолог Николай Петрович Синяков после несчастья с Николаем Владимировичем негласно всеми нами — ковровскими гидростроевцами — был признан за начальника. Молодой, крепкий русский мужичок, он обладал характером твердым и решительным. Сейчас его основной задачей было удержать за собой две машины: ЗИС нашего уважаемого шофера Николая Ивановича и газик молодого шофера Ванюши и никого постороннего на эти машины не сажать. И другая была задача — не поддаваться Лущихину и нас защищать. К сожалению, как беспартийный, Синяков в начальники не годился, и потому Козловская назначила бестолкового коммуниста долговязого Тентетникова.

А тот куда-то пропал. Впрочем, его исчезновения никто не заметил. Последние дни в тоске по жене, обретавшейся в Таганроге, он все ходил, схватившись за голову, и стонал. Как раз в эти дни в сводках Информбюро появилось Таганрогское направление.

Спецгеовцы ехали на другом ЗИСе с гидростроевским шофером Колькой, о котором я уже упоминал, к ним присоединилась и «Цветок душистых прерий».

Подвод и автомашин по шоссе двигалось меньше вчерашнего, но пешеходов и скота было очень много, а военных шло определенно больше, они так же пробирались по сторонам беспорядочной невооруженной толпой, и так же, как накануне, число командиров превышало число красноармейцев.

По деревням на стенах домов и прямо на деревьях был расклеен плакат художника Тоидзе — стоит женщина с пламенным взором и трагически поднятой рукой, а вверху плаката читалась надпись — «Родина-мать зовет!»

Когда я это прочел, то вздрогнул. — Опомнись, куда бежишь! — словно звала женщина. И я видел, что другие беглецы, подходя, читали и тоже словно внутренне все передергивались. Впечатление от плаката было потрясающим. А много лет спустя я видел на различных выставках, как люди шли, взглядывали, читали и равнодушно проходили дальше.

Не доезжая до Волоколамска, находился контрольно-пропускной пункт. Впервые мы увидели хоть какой-то признак порядка. На Волоколамск и далее на Москву не пропускали ни одну машину, не пустили и нас, хотя Лущихин красноречиво потрясал целой пачкой документов. Тут происходила генеральная сортировка — основной поток машин и людей направляли на Рузу, Верею и далее в обход Москвы, на Серпухов. Военных задерживали и для переформирования заворачивали куда-то в сторону. Всех, имевших отношение к строительству оборонительных рубежей, а таковых было десятки, а может быть, и сотни тысяч, направляли на север по маршруту: Ярополец — Высоковск — Клин — Дмитров, и говорили: «Являйтесь в Дмитров, там вам скажут, куда следовать дальше».

В Яропольце я увидел два стоявших рядом прелестных помещичьих дома с колоннами, это были бывшие имения графа Чернышева-Кругликова и Гончаровых. В последнее приезжал и Пушкин, чей бюст стоял во дворе. Месяца через два оба дома были варварски разрушены немцами.

В Яропольце каждому из нас выдали по буханке хлеба, и мы поехали дальше на Высоковск.

Дорога была проселочная, глинистая, от дождя, от интенсивного движения ее всю развезло. Наши три машины следовали одна за другою и плакали человечьими голосами, газик тоненько, как ребенок, ЗИСы октавой ниже. То и дело мы выпрыгивали из кузова и на своих плечах вытаскивали машины, отгребали лопатами вокруг колес, настилали ветки. И какое это бывало всегда облегчение, когда работяги-колеса наконец выбирались на менее вязкое место.

Николай Иванович вел свой ЗИС впереди, и вел мастерски, то переменял скорость, то тормозил, то давал для разбега задний ход, иногда ему приходилось зацеплять тросом другие машины, и он выручал их.

Поздно вечером мы остановились, немного не доезжая Высоковска в деревне Некрасине.

Утром, только было засели играть в дураки, как пришли за нами, сказали: «Просите у хозяев лопаты и идите во двор МТС».

Машин 20 нашей геологической экспедиции сгрудилось на обширном и пустом дворе. Все имущество МТС было эвакуировано, наши работники заполнили весь двор.

Начали копать глубокие, до четырех метров, обширные ямы. Копал и я. Всего выкопали три ямы.

Тяжело нагруженные автомашины стали к ним подходить, пятясь вдвоем. Мы развязывали груз и, поддевая ломами, скатывали в ямы буровые станки, штанги, обсадные трубы. Вот полетел вниз мощный токарный станок и со звоном ударился о металл. Я его узнал. Еще в 1940 году мы его получили под Куйбышевом и очень тогда радовались, позднее он был перевезен в Ковров. Вот, перекатываясь, ломая приводное колесо, полетел также мне знакомый станок сверлильный. Одну машину разгрузили, подъехала другая, за ней третья. Когда одна яма была забита, начали засыпать ее землей, а грузовики стали разгружаться у другой ямы.