Записки археографа - [39]

• и, наконец, если жена «наведеть тати, велить покрасти двор мужа своего» или церковь[280].

В этом перечне вин ясно проступает отличие от норм византийского права, которое можно объяснить только уступкой пережиткам патриархата. С проблемой расторжения брака приходилось сталкиваться и новгородскому епископу. Он угрожал «тому, который роспускаеться, а со инемь совокупляеться», то есть инициатору развода, отлучением от причастия на всю жизнь, пожизненным покаянием.

Нифонту не была свойственна точка зрения Устава Ярослава. Прекрасное знание норм византийского права нашло своё отражение в предоставлении инициативы разводов по некоторым случаям женщине. Нифонт охранял имущество жены, разрешая развод тогда, когда муж, имевший большой долг, «а порты ея грабити начнеть или пропиваеть или ино зло».

Статья о «роспусте» – разводе, сообщённая Нифонтом, интересна как доказательство сохранения в браке раздельной собственности супругов. В Вопрошании сохраняется право мужа расторгнуть брак в случае измены жены; возможность жены возбудить развод по этому поводу не оговаривается.

Большая группа статей посвящена семейной жизни духовенства (ст. 19, 20, 26-29, 77, 78, 80-82, 84; Савв. 4, 6, 17). Постановления по этому вопросу пронизаны стремлением примирить мирской образ жизни приходских священников с исполнением ими духовнических обязанностей, добиться того, чтобы семья священника стала образцом применения христианства в быту. Византийские образцы и в этом случае не могли стать точным образцом для подражания, так как местные условия значительно отличались от византийских. «Достоить ли попоу своеи женѣ молитва творити всѧкая, – спрашивал Кирик, – или в селѣ, или сдѣ? – По всей грьчьстѣй земли и области не дають своимь женамъ попове. Аже не боудеть иного попа близь, а сътворити»[281].

Нехватка священников заставляет отказаться от обычаев «грьчьстей земли». Это правило убедительно опровергает утверждение Е. Голубинского о якобы «великом изобилии» священников в домонгольский период[282]. Исполнение обязанностей священника заставляло более тщательно регламентировать его личную жизнь: «попоу бѣлцю бывшю съ своею женою предъ слоужбой днемь, лзѣ слоужити, ополоскавшесѧ или не мывшесѧ»[283]. Но и здесь Нифонт верен принципам, высказанным им для светских людей. Они распространяются в значительной степени на священников. В том случае, если священник нарушает запрещение быть с женой перед службой, Нифонт советует: «Расмотривше, …аже молодь и не въздерьжливъ, не боронити… а лоуче не запрещати силою, али болен трехъ»[284].

Жизнь священника и его семьи разворачивалась перед глазами прихожан. Моральный авторитет церкви определялся моралью самих представителей духовенства. Отсюда понятно стремление новгородского владыки прибегать к крайним мерам, когда приходилось сталкиваться с нарушениями норм брака со стороны духовенства. Прежде всего, Нифонт стремился оградить клир от проникновения туда лиц, уже запятнавших себя блудом.

«Аще кто холостъ боуда, – спрашивал Кирик владыку, – створить блоудъ и t того сѧ дѣтѧ родить, достоить ли поставити дьякономъ? – Дивно, рече, сдѣ внесено: аже «одиною» створить, а t того дѣтѧ будеть, аже многажды и с десѧтью?»[285] Вариант, вполне приемлемый в 70-х годах XI в. для митрополита Георгия, разрешавшего, напомним, ставить в попы дьяка, нажившего вне брака детей, лишь бы кандидат в священники венчался[286], в средине XII в. был уже неприемлем. Более того: «А оже дѣвкоу растлить и пакы сѧ оженить иною, достоить ли поставити? – А того, рече, не прашай у мене: чистоу быти и ономоу и оной»[287].

Следствием этого требования стало разрешение «пустить» жену, или дьяк «оуразоумѣеть, аже есть не дѣвка», и в том случае, «оже t попа или t дьакона попадья сътворить прелюбы»[288]. В свою очередь, поп или дьякон подвергаются извержению из сана за такую же вину.

Стремлением сохранить внешний авторитет священника пронизана статья о кандидате в священники, пойманном за таким неблаговидным занятием, как воровство. Нифонт различает в этом случае две возможных ситуации: если «татба велика», конфликт не разрешится тайно и к нему будут привлечены дьяконом. Другое дело, когда «уложать отаи, то достоить» стать им.

Забота об общественном авторитете священника связана у Нифонта с исполнением духовнических обязанностей. Изменение статуса духовника, положение о несменяемости духовника, отражавшееся в сочинениях игумена Григория, отразилось и в Вопрошании. Сотрудники Нифонта исходили из положения о несменяемости духовника. Как уже отмечалось, несменяемость духовника позволяла священнику контролировать жизнь верующего на протяжении всей жизни. Первое причастие должно было даваться ребенку в момент крещения, а затем, уже связанное, по всей вероятности, с исповедью, в 10 лет[289]. Нифонт не разрешал заменять духовника даже с согласия его прежнего «отца духовного».

Священник Савва спрашивал Нифонта, можно ли направить своих «духовных детей» к иному попу? Нифонт запретил. Тогда Савва попытался объяснить свой поступок неподготовленностью к духовническим обязанностям: «азъ гроубыи, несмысльныи». Объяснение Нифонт не счёл уважительным. Переход от одного духовника к другому грозил утратой контроля над верующим. Об этом Нифонт сказал Савве: «Он къ тобѣ въсхощеть все исповѣдати, люб тѧ, а ко иномоу не поидеть, любо всего не исповѣсть, оусрамлѧясѧ»