Записки археографа - [37]
Нифонт проводит различие между священниками и «простьцами» – светскими людьми. Священники не имеют права заниматься отдачей денег под проценты – это положение новгородский епископ разрешил сообразно с 44-м правилом Св. апостолов, помещённом в Кормчих книгах. Другое дело светские ростовщики. Епископ рекомендует предпринять попытку увещевать их, но бесполезность проповеди в этой ситуации настолько очевидна, что Нифонт советует священнику объяснить её мотивы: «мне, рцы, грех си не молвивше».
Значительно реалистичнее выглядит другой совет Нифонта, адресованный ростовщикам: «възмете легко: аще по 5 кун дал еси, а 3 куны възми или 4». Эта фраза вводит нас в обстановку хозяйственной жизни Новгорода, так как в ней сообщаются сведения о невысоком, по мнению епископа, ссудном проценте. Русская Правда не содержит точных сведений о размере ссудного процента по краткосрочным платежам; о «месячном резе». Проценты устанавливались по желанию самого ростовщика: «како ся будеть рядил, тако же ему имати» (ст. 50 пространной Правды); если долг не выплачивается в течение целого года, то максимальным ссудным процентом считалось 50%, «а месячный рез погренути»[260]. Из этого следует, что ссудный процент по краткосрочным платежам был свыше 50%.
Законодательство Владимира Мономаха вносит мало ясности в размеры «месячного реза», устанавливая лишь предел взыскания долга с несостоятельного должника «третным резом», а долгосрочных платежей – 20% годовых[261]. Достоинство Вопрошания состоит в том, что оно указывает, на наш взгляд, именно на проценты по краткосрочным платежам, сравнительно небольшие, по мнению Нифонта. Это – 60-80%. Размер «реза», рекомендованного епископом, выше того минимального, который законодательство устанавливало для несостоятельного должника (50%. Ст. 51, 53 пространной Правды).
Сведения, сообщённые Нифонтом, дополняют известия Русской Правды о размерах ростовщических операций в Древней Руси. Они позволяют представить размах ростовщических сделок, служивших одной из причин острой социальной борьбы в Новгороде. Глава новгородской церкви не протестует против ростовщичества, более того, он солидаризуется с ростовщиками и торговцами, указав на «законные» размеры «реза» – 60-80% по краткосрочным платежам.
Экономические выкладки содержатся и в 3-й статье Вопрошания. Нифонт называет стоимость литургии по покойному: «на гривноу пѧтью, а на s кунъ единою, а на вi кунъ двоичю», не считая стоимости вина, ладана и свеч[262]. В подсчётах Нифонта содержатся неточности. Если стоимость одной литургии составляла 6 кун, то стоимость 5 литургий – 30 кун. Те же 5 литургий стоят, по Нифонту, 1 гривну. Отсюда следует, прежде всего, что в Вопрошании используется денежный счёт краткой редакции Русской Правды, где в гривну входило 25 кун, а в пространной редакции – 50[263]. Стоимость 5 литургий, заказанных одновременно, обходилась заказчику дешевле: по 5 кун каждая; стоимость же одной или двух литургий была несколько дороже – по 6 кун каждая. Употребление в Вопрошании счёта краткой редакции Русской Правды может свидетельствовать об употреблении в Новгороде в середине XII века денежной системы, которую традиционно связывают с XI в. и которая была применена Нифонтом без изменений[264].
Содержание Вопрошания свидетельствует о том, какие вопросы стояли в центре внимания древнерусского духовенства в середине XII в. Обращает на себя внимание стремление подчинить всю жизнь населения контролю церкви, втиснуть её в триаду исповедь – покаяние – причастие. Большинство статей Вопрошания прямо формулируют вопрос – допустить или не допустить верующего до причастия (ст. 13-18, 20, 31, 32, 27, 57, 58, 48, 45, 50, 61, 63, 67, 68, 71-73, 75, 92, 95; Сав. 2, 5, 14; Ильино 1, 9:21)
Тщательно регламентировался быт и личная жизнь верующих. Требование обязательного венчального брака, декларативно провозглашённое в 70-х гг. митрополитом Георгием и в 80-х гг. XI в. Иоанном II, преобразовалось в систему мероприятий, осуществлявшихся духовенством по укреплению брака. Первой, подготовительной мерой было ограничение добрачных связей.
Особое внимание уделялось церковью холостым (ст. 30, 67, Савв. 5, Ильино 8, 19). Они выделяются как особая категория покаянных детей: «А отрокомъ даи крест цѣловати, расмотривъ, как ти грѣхъ боудеть, и евангелье и мощи, и дороу дати, не велми тлоучаеться оуне причащенья»[265]. Особая опасность холостяков в том, что они могут разрушить уже созданные семьи. Поэтому Нифонт напоминает Кирику: «Аще иногда съгрѣшали (холостяки. – Р. П.), расмотривше, оже не с моужьскою женою, или что велми зло, но и еще дерьзнетъ на добро»[266].
Но церковь смотрит на холостяка оптимистическим взглядом. Нифонт не сторонник слишком больших епитимий для грешивших по молодости. Илья, будущий новгородский архиепископ, а во время создания Вопрошания всего лишь приходский священник, спрашивал у Нифонта: «аже боудоуть душегоубьци, и не имоуть законьныхъ женъ, како дьржати имъ опитемья? – И не повелѣ, зане молоди; и пакы оженѧться и състарѣютьсѧ, тоже, рече, даи опитемью»[267]
