Записки агента Разведупра - [9]

Дальше — запомните некоего типа, занятого писательством, по имени С…, выводите его на чистую воду. По нашим агентурным сведениям, он числится в политполиции и дает уроки финского языка «полубелому» эксперту из торгпредства Карабасникову. Попробуйте войти в эти круги и собрать материал. Пустите в оборот вашу супругу. В субботу в залах Сосиэт-хузет какой-то белогвардейский бал. По нашим сведениям, там будут все те, кои нам вредят. До этого познакомьтесь с кем-нибудь из видных эмигрантов. Лучше с семейными. Закажите стол и с супругой приступайте к обзору и наметке. Вы знакомы со многими из белого центра. Предупредите при встрече, что вы прибыли из Турции, побывали во Франции и так далее. На всякий случай я принес вам удостоверения различных учреждений, по которым видно, что вы эмигрант и занимаетесь коммерческими делами.

Розенталь передал мне удостоверение турецкой полиции, сертификаты отелей на Пера, счета на мое имя и паспорт финского градоначальника на имя Кари с женой Марией.

— Паспортом вам не надо теперь пользоваться — это на случай ваших командировок, — посоветовал он мне.

— А скажите, товарищ, вы знаете многих русских в Гельсингфорсе? — спросил, картавя, Фишман.

— Кое-кого знаю, а что?

— Ваше появление не возбудит подозрения у них?

— Не знаю… Попробую изловчиться надуть их, — ответил я нерешительно.

— А что вы его учите! — воскликнул, как бы раздражаясь, Розенталь, — сам знает, на что пошел. И не маленький!

«Советник» вскинул на уполномоченного глаза и виновато произнес:

— Чтобы не вышло, как с номером 303.

— Тот был идиот — ваш 303-й, — буркнул Розенталь сердито и, встав, подошел к окну.

— Комбриг, взгляните-ка сюда, — весь залив как на ладони! — воскликнул он повернувшись к атташе.

— Я уже обозревал это место. База прекрасна! Весной начнем доставку грузов. А осенью хлопнем восстанием, — сказал Бобрищев, лукаво щуря Фишману глаза.

Сайма принесла кофе.

— А какую красивую бабу вам нашел наш портной! — воскликнул Розенталь, окидывая взглядом смутившуюся Сайму.

— Ты коммунистка? — спросил Розенталь строго.

— Да, — ответила бойко девушка.

— Молодец! Ты будешь получать три тысячи жалованья, но держи язык за зубами, — промолвил Фишман и встал. Пожал руку Саймы и добавил: — Молодец «тютто».

Сайма вышла.

На лице атташе зазмеилась улыбка не то иронии, не то насмешки.

— Нечего фамильярничать, товарищ, — бросил он нетерпеливо, — с ней надо иначе вести себя.

Фишман надул толстые губы и пожал плечами пробормотав:

— Почему?

Атташе рассмеялся:

— Прислуга, хэ-хэ-хэ, а вы на «ты».

Розенталь отпивал маленькими глотками кофе и, казалось, о чем-то думал, хмуря изрезанный глубокими бороздами низкий прямоугольный лоб.

«Жена» сидела в тени, в качалке и, казалось, была мысленно далека от всего происходившего в комнате.

О чем думала она?

Какие мрачные мысли роились в ее голове, какие чувства таило ее сердце?

Присутствие «гостей» тревожило меня. Я не допускал и мысли, что моим «гостям» было предоставлено такое свободное передвижение в Гельсингфорсе.

— Займитесь поручениями. Я жду вашего донесения в понедельник для доклада товарищу Черных, — сказал Розенталь, подходя к «жене». — А вы, товарищ, не унывайте. Заведите знакомства с местными офицерами. Есть красивые мальчики. Для дела важно, — произнес он, улыбаясь краем рта и пожимая ей руку.

Бобрищев доминировал над этими типами изысканностью манер и корректностью в разговоре. Приложился даже к руке «жены» и небрежным тоном фата проронил:

— Очаровательной даме наше почтение. До свидания.

Фишман протянул мне три пальца и пробормотал сухо:

— До свиданья.

Сайма проводила гостей на улицу. Заперла калитку. На кухне застучал топор — «тютто» принялась готовить ужин.

— Вы спросили как-то, кто такая Гибсон, так вот теперь я расскажу вам ее прошлое и настоящее. До какой глубины человеческой низости пала она — это страшно даже подумать, — начала «жена» свое повествование, усаживаясь против меня на диване.

Под шум метели за окнами я услышал жуть действительности «красной» России.

— Гибсон была моей подругой детства. Она дочь богатого коммерсанта. Ее отец был убит бандитами Петлюры в Черкассах. Мать сошла с ума. И вот тогда Гибсон покидает Черкассы и едет в Полтаву. Знакомится там с командиром I Интернационального полка Фекетэ и превращается в его содержанку. Фекетэ был тогда в фаворе у Троцкого. Он осыпал Гибсон бриллиантами и жемчугами… Она следовала за ним в салон-вагоне или в роскошном фаэтоне расстрелянного помещика М-ской губернии М. Но, на ее беду, она влюбилась в красавца-венгра, офицера штаба Фекетэ. И на нее донесли. Уследили. Офицер был расстрелян, а ее Фекетэ отдал в «общее пользование» первой роте… В Лубнах в 1921 году ее нашли на полотне железной дороги, очевидно выброшенной из вагона. Полуобнаженной и без сознания. Какой-то эшелон красноармейцев подобрал ее и привез в Москву. И через полгода Гибсон была в ЧК секретным сотрудником. Она «предавала» всех, виновных и невиновных. На ее душе не меньше трехсот жертв. Когда она уже окрепшей, поправившейся встретила меня и сообщала без утайки о своих работах, мне стало ясно — она была матерая чекистка. Она и не скрывала, что лично расстреливала жертвы, не таила кошмарных избиений в подвалах МЧК и с какой-то болезненной, животной радостью передавала о новых жертвах, которым не избежать ее кольта…