Записки агента Разведупра - [8]

— Началось, — произнесла устало «жена» после ухода резидента и нервно хрустнула скрещенными пальцами.

— Да, директивы даны. Пойдемте же покупать туалеты и перерядимся, — сказал я и, подойдя к ней, шепнул: — Это недолго же.

В первоклассном магазине Taylor мне выбрали пиджачную пару, смокинг, пальто с котиковым воротником, а «жене» — манто со скунсовым воротником.

Рассчитался новенькими, уже высохшими кредитками.

Кортонки со шляпами, пакеты белья, коробки с обувью, воротниками, галстуками, перчатками и носками обошлись в четырнадцать тысяч марок. Все покупалось лучшее и модное!

У Тилла мы купили обручальные кольца и, по указанию резидента, кольцо «на мизинец».

Вещи были доставлены на нашу конспиративную квартиру в Тээле.

IV

В ресторане «Катр» заняли стол одетый с иголочки господин и элегантная дама — агенты шпионажа…

Было жутко, необычайно жутко встретиться взглядами с теми посетителями, которые, не подозревая в нас агентов Разведупра, задерживали свое внимание на новых лицах шикарного отеля-ресторана.

В нем жил тогда генерал Маннергейм.

Я всматривался в лица гостей, но никого не было знакомых.

В оркестре один скрипач вызвал в памяти воспоминание: его я узнал.

Это был бывший полковник К.

С супругой мы перешли уже на «ты», но старались избегать разговора по-русски. Мы «офранцузились». Счет уплачен. Мы вышли.

Шумно на Эспланаде… Взад и вперед движется волна нарядно одетых дам, военных, учащихся, элегантных мужчин — преобладает шведская речь.

Зеркальные окна магазинов в огне электрических лампочек. Мчатся автомобили… Кипит жизнь, но нет все-таки того темпа довоенной Финляндии.

Наняли такси и поехали в Мунксенес снимать квартиру.

В ельнике, опорошенном снегом, стояла вилла, над ней высился утес с беседкой. Старуха-дворничиха показала дом.

Уютно и благоустроено.

Богатая мебель. Ковры и множество картин финских мастеров.

Старуха, показывая комнаты, спрашивала о моих занятиях, семейный ли я, надолго ли думаю снять дом и т. п.

Цена была высокая для местного жителя, но мне как «иностранцу» подходящая — три тысячи марок в месяц.

— Господа могут быть покойны — наш район очень тихий и благочинный. Летом тут рай. Купальня, на берегу пристань и лодки. Хозяин живет за границей. Он профессор какой-то, — поясняла сторожиха, видимо посчитавшая нас «знатными иностранцами».

Снял особняк, сказав, что перееду завтра же.

Наемную плату надо было внести в адвокатское бюро.

Поехали туда.

«Патрон» выдал расписку в получении денег и обещал приготовить контракт.

Итак, мы обосновались по указанию Яна Розенталя.

В пять часов я позвонил по данному им номеру и вызвал Ингрид по делу бумаги.

Розенталь не заставил себя ждать, после грубого «алло-о» спросил:

— Сколько тонн папиросной бумаги имеете в депо?

— «Могу доставить сто тонн» — ответил я.

— Отлично! Завтра буду на вашей фабрике. До свидания, до вечера.

Поселились в особняке.

Дворничиха принесла три бланка для заполнения и домовую книгу. Затопила печки и справилась о прислуге.

Я сказал, что к нам вернется наша прислуга.

К обеду явилась молодая финляндка Сайма с письмом от какого-то Арвола и сказала, что она рекомендована владельцем портновского дела в Тээле.

Сайма сносно владела русским языком и, устроив свой скарб на кухне, принялась за работу. Вечером она показала «жене» партийный билет и сказала:

— Мой отец расстрелян «мясниками», я теперь коммунистка.

Надо отдать справедливость, Сайма оказалась чистоплотной, работящей девушкой. В коммунизме — фанатична, до крайнего предела насыщенная ненавистью к «буржуазии».

О Советской России она говорила с каким-то умилением и, по-видимому, совершенно не знала истинного положения вещей в «комрае».

Приятно пахло в комнате еловыми ветвями… На письменном столе в белой раме стояли портреты генерала Маннергейма и председателя финского Сейма Свинхувуда. Я так и оставил их, хотя принадлежали они кому-то, раньше меня снимавшему особняк. Массивная люстра, спускавшаяся с потолка, разливала ровный голубоватый свет. Супруга отдыхала в спальне, а я ждал резидента…

Он явился не один.

Вместе с ним пришли первый «советник» посольства, совершенно не значившийся в дипломатическом списке СССР, — Фишман и военный атташе Бобрищев.

Фишман, числясь советником, на самом деле был «оком» МЧК и прибыл в Гельсингфорс нелегально в начале 1920 года.

Розенталь хозяйственным взором осмотрел квартиру, постучал в стены, заглянул в печки и, приподняв ковры, ощупал полы.

— Подходящее жилье, — сказал он Бобрищеву, — летом можно с городом сообщаться на моторной лодке. Надо вот пункт поблизости найти.

Раздевшись, гости прошли в столовую.

«Жена» распорядилась приготовить кофе.

Розенталь тем временем занялся делом.

— Запишите, товарищ, эти имена и зашифруйте «красной медью», — сказал он, вынув из кармана коробку лепешек «Вальда».

Взяв блокнот, я вооружился стило.

— Во-первых, возьмите на глаз вот этих господ, — продолжал он, слизнув с ладони несколько высыпанных лепешек, — полковника Фену, он председатель всей эмигрантской своры, потом его ближайших помощников — барона Унгерн Шнернберга, редактора газеты Саволайнена, генерала Васильковского, полковников Балицкого, Кондырева, бывшего сыщика Кунцевича, начальника политполиции Хольмстрема и его помощника Клеметти. Это первосортные.