Записки. 1875–1917 - [322]

Попав в министры, Протопопов сразу поссорился с Родзянкой, взяв к себе на правах товарища министра известного Курлова, своего бывшего однополчанина, человека в достаточной мере скомпрометированного. Назначить его прямо товарищем министра, однако, постеснялись, а указ о возложении на него несения обязанностей товарища министра Сенат отказался опубликовать, почему Курлов оказался вскоре без официального положения, продолжая, однако, оставаться близким к Протопопову человеком и работать в министерстве. Уже назначение Курлова возмутило многих думцев, сведения же о близости Протопопова к Распутину отшатнули от него и остальных. Уже около 1-го октября на квартире у Родзянки состоялась беседа Протопопова с бюро Прогрессивного Блока. Сильно запоздавший Протопопов своими заявлениями произвел на всех столь странное впечатление, что именно после этого вечера пошли разговоры о его ненормальности, на что тогда первый указал Шингарев, сам врач по профессии. Кстати, сразу оказалось, что Протопопов совершенно не умеет работать и не умеет распределять своего времени. В результате он ничего не успевал сделать своевременно, все страшно затягивал и с делами не успевал знакомиться.

Повторяю, однако, что, несмотря на общее недовольство властью, до осени революционного настроения не было не только в деревнях, но и в Петрограде. Несмотря на некоторое вздорожание всего, лишений еще не приходилось испытывать, и все можно было достать. Однако, как раз к этому времени относится мера, которая потом имела фатальное значение. В августе было собрано совещание, которое должно было установить цены, по которым в разных губерниях должны были закупаться хлеба. В виду вздорожания стоимости производства их, все члены совещания — сельские хозяева и в числе их Родзянко, высказывались за повышение этих закупочных цен, и к ним присоединились сперва большинство Особого Совещания по продовольствию, а затем и Министерство земледелия. Хотя повышение цен было и небольшое, однако, меньшинство во главе с Шингаревым и статистиком Громаном, не успокоилось и сумело привлечь на свою сторону Алексеева, который к этому времени стал вмешиваться в целый ряд вопросов, казалось бы, прямого отношения к его должности начальника штаба Верховного Главнокомандующего не имевших.

Алексеев опротестовал постановление Совещания и добился того, что повышение цен было отменено; основывался он, главным образом, на том, что повышение цен на хлеб вызовет недовольство населения, которого необходимо избежать. Тогдашний министр земледелия гр. А. А. Бобринский вскоре после этого ушел из министров (тем более, что в это время Государь стал проявлять свое сочувствие идее Протопопова о передаче продовольственного дела в Министерство внутренних дел). Но положение сразу ухудшилось — деревня перестала продавать хлеб, закупленные запасы его стали уменьшаться, тем более, что и вообще-то его в виду сокращения запашек уродилось, несмотря на недурной урожай, значительно меньше. С этого времени и начались у нас собственно продовольственные затруднения, хотя сказываться они стали не сразу. К этому времени относится также и сокращение запасов разного рода топлива, в частности угля. Количество рабочих в каменноугольных копях значительно увеличилось, но в виду их неопытности производительность их труда упала, и количество добываемого угля недостаточно возросло. Не хватать стало и чугуна, но здесь вследствие увеличения требований на него для нужд войны. К концу года появились и более грозные признаки: из-за недостатка топлива стали останавливаться доменные печи, правда, пока в небольшом количестве. Однако пока это ухудшение все еще шло понемногу, и только в конце декабря и в январе положение стало более серьезным.

После 20-го декабря начались суровые морозы и длились почти весь январь, доходя в Сибири до 40 градусов Реомюра, и повсюду с заносами. В Сибири результатом этих морозов было охлаждение десятков паровозов, выход их из строя и сокращение и замедление движения. Когда на Рождество мы приехали в Рамушево, то все разговоры там шли о получении продуктов из кооператива, через который Земство распределяло все полученное от продовольственных организаций. Ржаную муку получали довольно свободно, но пшеничной муки и сахара было уже мало, и сразу начались пререкания о неправильном их распределении из кооперативов. Недостаток, вообще, муки стал на севере выясняться уже до декабря, и мне в это время пришлось не раз бывать в Управлении Главноуполномоченного по продовольствию, прося об увеличении нарядов вагонов в нашу Новгородскую губернию; бывал я там и единолично, и в составе целых депутаций от Земства.

Управляющим Канцелярией Главхлеба был в то время Н. Н. Малышев, коренной делопроизводитель канцелярии Гос. Думы, ведавший до войны делопроизводством Комиссии по Городским делам, в которой я был председателем. Человек работящий и дельный, он и здесь разбирался во всех предъявляемых ему с разных сторон требованиях, очень быстро и спокойно, но к концу, по-видимому, положение стало становиться сильнее его. Обычно, выслушав просьбы наши, он вызывал для справок и указаний одного из своих помощников, фамилия которого у меня врезалась в память своей своеобразностью — Зефиров; еще молодой человек, он, видимо, занимал маленькое место, ибо Малышев его не сажал и с нами не знакомил. По-видимому, именно он через два года, тем не менее, оказался у Колчака министром продовольствия, но не удержался на этом месте и даже как будто за какие-то подряды им сданные попал под суд.