Запечатанное письмо - [116]
К конверту прикреплен маленький листок тонкой бумаги с надписью: «С поздравлениями от Генри Дж. Кодрингтона». Стандартная фраза, но она написана рукой самого Гарри, отметила Фидо и представила его сидящим за своим столом на Экклестон-сквер. Девочки занимаются уроками, повариха хлопочет у горячей плиты. А он, вероятно, приводит в порядок свои дела, отправляет банковские переводы своим адвокатам и сыщику. Все это он делает сосредоточенно, стараясь ничего не упустить, и вдруг решает отправить этот особый документ мисс Фейтфул в качестве признательности. Даже надписывает: «С поздравлениями от Генри Дж. Кодрингтона». От нее не укрылась некоторая доля иронии этой фразы. Не поздравляет ли он ее со всеми этими двусмысленными и уклончивыми ответами в суде? Со всеми этими увертками, которыми она отстояла свою репутацию?
— Что сделано, то сделано, — вслух сказала Фидо и услышала, как ее хриплый голос отдается эхом в голове.
Словно воочию увидела она, как Гарри нагибается к свежеокрашенной решетке камина в своем кабинете, где в это утро разведен небольшой огонь, достаточный для того, чтобы сжечь бумаги, которые он подбрасывает одну за другой. Да, это было бы типично для адмирала: сжечь все свидетельства этой истории. Не только самого суда, но и следы женщины, которая называлась его женой: все письма, все фотографии (сохранив, однако, серебряные рамки; возможно, когда-нибудь он вставит в них снимки своей новой жены, на этот раз англичанки не только по рождению, но и по воспитанию).
А Хелен, думала Фидо, где она сейчас? Не у друга: у нее больше не осталось друга, который принял бы ее в свой дом. Не у любовника: они тоже покинули ее, как осенью опадают листья дерева.
«О, дорогая моя!»
При мысли о Хелен, одинокой в этом враждебном мире, Фидо стало не просто грустно, а даже физически тяжело, и она наклонилась к столу, словно ей на плечи давит свинцовый груз. Странно, невольно отметила она, что ее душа настолько неразрывна с телом, которое корчится и задыхается; странно, что даже сейчас, после необратимых событий прошедших двух месяцев, после ударов и контрударов, таких мощных и унизительных, что, казалось бы, они должны были уничтожить все прежние привязанности, — как невыразимо странно обнаружить остатки того, что можно назвать только любовью. Призрачной, покрытой пеплом, раскаленной добела.
Прижав пальцы к губам, Фидо со свистом втянула в себя воздух.
Хватит чувств, нужно заняться делами! Но здесь, на столе, под ее локтем, лежал этот простой белый конверт, из-за которого адвокаты дрались, как собаки. (Интересно, сколько заплатила бы за него «Таймс»?) Письмо не надписано, на нем только блестящая черная печать. Когда она его прочтет, пообещала себе Фидо, она сожжет его, и тогда уже все останется позади.
Текут минуты, но подобно повзрослевшей, умудренной и осторожной Пандоре, она не спешила сломать печать. Она взяла маленький серебряный нож для вскрывания писем, но не решалась вскрыть этот конверт. Фидо считала себя принадлежащей к миру литературы, которая дышит стихией текста, но только недавно она осознала, какую опасность таят в себе слова, эти черные остроклювые птицы, что коварно и непредсказуемо нападают на человека. Но если она не вскроет письмо сейчас, если спрячет его подальше от чужих глаз — его власть над ней станет еще сильнее. Днем и ночью она будет помнить, что оно лежит у нее в сейфе, засунутое за бухгалтерские книги, рядом с ее завещанием, которым она оставляет все свое имущество племянникам и племянницам, потому что больше у нее никого нет в этом мире. Оно будет источать зло, как какая-то черная лампа.
«Ну же, вскрой письмо!»
Фидо вдруг подумала, что лучше его сжечь не читая. Что бы ни говорилось в нем о ней, какие бы грязные предположения или зловещие угрозы ни доверил бумаге несчастный муж семь лет назад — понадобится всего несколько минут, чтобы все это превратилось в золу и пыль. И зачем она вообще принуждает себя прочесть его? Какую пользу принесет оно ей, если она увидит все эти слова?
Она размышляла, что это могут быть за слова; подбирала ужасные синонимы. Но если она сожжет письмо — вдруг сообразила она — то никогда не узнает, что его содержание могло быть и хуже. Нет, она не в силах заставить себя пройти три шага, отделяющие ее стол от тлеющего в камине огня. Будто в этом конверте содержится тайная повесть о ее жизни. «Прочти и покончи с этим!» Что бы в нем ни было…
Внизу раздался стук дверного молотка. Фидо вздрогнула.
На этот раз горничная сообщила о приходе некоей мисс Смит.
Фидо недоумевающе наморщила лоб.
— Не думаю, что я знаю…
— Хелен Смит, просила она сказать, — недовольно проворчала горничная, отводя взгляд.
Фидо так поспешно сунула письмо под стопку книг, что смяла его края. У нее перехватило горло, мелькнула мысль притвориться, что ее нет дома, но это только отсрочило бы разговор, и потом… «Ты жалкое ничтожество, трусиха!!»
— Я спущусь в гостиную… Нет, пожалуй, проводите ее сюда.
Эту гостью лучше принять в деловой обстановке.
— Сюда?
— Да, я же сказала.
Оставшись одна, она старалась успокоиться и выровнять дыхание.
В этом великолепном романе сплелись воедино нездоровая жажда сенсаций и истинная вера в ЧУДО! Ирландия середины XIX века. Внимание общественности привлечено к одиннадцатилетней девочке, которая вот уже четыре месяца обходится без еды, но чувствует себя живой и здоровой. В глухую ирландскую деревушку со всего света стекаются желающие поглазеть на чудо. Что на самом деле служит ей пищей для тела и души? Что это – чудо или кто-то манипулирует ребенком, чтобы погубить его? Впервые на русском языке от автора знаменитого романа «Комната»!
Книга, которая невероятно актуальна сегодня. Эмма Донохью рассказывает о страшной эпидемии, поразившей Европу в ХХ веке. В Ирландии, обескровленной войной, эпидемия «испанки» не сбавляет оборотов – в госпитале в центре Дублина не хватает докторов и сестер, а больные все прибывают. Под удар попадают и те, кому вынести его сложнее других – будущие матери на поздних сроках беременности. Медсестра Пауэр делает все, что в ее силах, чтобы спасти рожениц и помочь появиться новой жизни. В канун Дня Всех Святых в ее маленькое царство вступают еще две необыкновенные женщины – молоденькая волонтерка Брэйди Суини и доктор Кейтлин Линн, суфражистка, которая, по слухам скрывается от полиции из-за участия в восстании.
Действие романа происходит в Лондоне в середине восемнадцатого века. Жизнь Мэри Сондерс, девочки из бедной семьи, сера и безрадостна. Ее невинное желание иметь хоть что-нибудь яркое — например, красную ленту — приводит к необратимым последствиям. В совсем еще юном возрасте Мэри становится проституткой и неожиданно узнает, что такое настоящая свобода, недоступная добродетельным женщинам. И все же опасность, которой она подвергается, заставляет девушку искать прибежища в небольшом городке Монмуте. Мэри становится служанкой, а затем и помощницей швеи в семье Джонс.
Пятилетний Джек всю свою жизнь провел в одной комнате. Эта комната была целым миром для него и тюрьмой для его матери, в которой она томилась вот уже семь лет. Здесь они играли, читали книги, смотрели телевизор. Джек думал, что все, что он видит на экране, — лишь фантазия и за пределами комнаты не существует ничего, только бесконечный космос. Но его мать знала, что их обитель — это звуконепроницаемый сарай на заднем дворе сумасшедшего маньяка. Она смогла обеспечить сыну полноценное развитие, но Джек рос, и вместе с ним росло его любопытство.
В 1-й том Собрания сочинений Ванды Василевской вошли её первые произведения — повесть «Облик дня», отразившая беспросветное существование трудящихся в буржуазной Польше и высокое мужество, проявляемое рабочими в борьбе против эксплуатации, и роман «Родина», рассказывающий историю жизни батрака Кржисяка, жизни, в которой всё подавлено борьбой с голодом и холодом, бесправным трудом на помещика.Содержание:Е. Усиевич. Ванда Василевская. (Критико-биографический очерк).Облик дня. (Повесть).Родина. (Роман).
В 7 том вошли два романа: «Неоконченный портрет» — о жизни и деятельности тридцать второго президента США Франклина Д. Рузвельта и «Нюрнбергские призраки», рассказывающий о главарях фашистской Германии, пытающихся сохранить остатки партийного аппарата нацистов в первые месяцы капитуляции…
«Тысячи лет знаменитейшие, малоизвестные и совсем безымянные философы самых разных направлений и школ ломают свои мудрые головы над вечно влекущим вопросом: что есть на земле человек?Одни, добросовестно принимая это двуногое существо за вершину творения, обнаруживают в нем светочь разума, сосуд благородства, средоточие как мелких, будничных, повседневных, так и высших, возвышенных добродетелей, каких не встречается и не может встретиться в обездушенном, бездуховном царстве природы, и с таким утверждением можно было бы согласиться, если бы не оставалось несколько непонятным, из каких мутных источников проистекают бесчеловечные пытки, костры инквизиции, избиения невинных младенцев, истребления целых народов, городов и цивилизаций, ныне погребенных под зыбучими песками безводных пустынь или под запорошенными пеплом обломками собственных башен и стен…».
В чём причины нелюбви к Россиии западноевропейского этносообщества, включающего его продукты в Северной Америке, Австралии и пр? Причём неприятие это отнюдь не началось с СССР – но имеет тысячелетние корни. И дело конечно не в одном, обычном для любого этноса, национализме – к народам, например, Финляндии, Венгрии или прибалтийских государств отношение куда как более терпимое. Может быть дело в несносном (для иных) менталитете российских ( в основе русских) – но, допустим, индусы не столь категоричны.
Тяжкие испытания выпали на долю героев повести, но такой насыщенной грандиозными событиями жизни можно только позавидовать.Василий, родившийся в пригороде тихого Чернигова перед Первой мировой, знать не знал, что успеет и царя-батюшку повидать, и на «золотом троне» с батькой Махно посидеть. Никогда и в голову не могло ему прийти, что будет он по навету арестован как враг народа и член банды, терроризировавшей многострадальное мирное население. Будет осужден балаганным судом и поедет на многие годы «осваивать» колымские просторы.
В книгу русского поэта Павла Винтмана (1918–1942), жизнь которого оборвала война, вошли стихотворения, свидетельствующие о его активной гражданской позиции, мужественные и драматические, нередко преисполненные предчувствием гибели, а также письма с войны и воспоминания о поэте.