Запечатанное письмо - [115]

— У нас были для этого основания, — резко возразила Бесси Паркес. — Вы навлекли дурную славу не только на себя, но и на Лэнгхэмскую группу: это мы имеем право считать себя оскорбленными. Со всех табличек уже стирается ваше имя, как личное, так и профессиональное. Общество социологических наук вряд ли продолжит печатать у вас свои материалы, и, если вы и дальше будете вести себя так же бесцеремонно, можно не сомневаться, что королева сочтет необходимым лишить ваше издательство своего покровительства.

— Полагаю, что после недавних неприятностей я вышла с восстановленным именем, — сказала Фидо, стараясь не замечать своей неуверенной интонации.

— Скорее, едва оправданным, — уточнила Бесси Паркес, выразительно глядя на нее своими большими, как у куклы, глазами. — Судья Уайлд, конечно, проявил к вам милосердие в своей заключительной речи, представив вас просто не слишком разбирающейся в законе и отступницей. Воистину, это достойно удивления: как вам удалось предать одновременно и вашу подругу, и наше движение!

Фидо судорожно перевела дыхание.

— Я предана нашему делу, и вы это знаете.

— Нет, мисс Фейтфул, боюсь, я считаю вас безнадежной. При всем вашем уме и энергии, теперь я вижу, что с вами не все в порядке, что однажды — упаси бог! — может привести вас в тюрьму Милбанк.[70]

— Это неправда! — настаивала она. — Я такая же, как была всегда.

Бесси Паркес пожимает плечами:

— Но рты уже открылись, и их не закрыть.

— Следовательно, для вас имеет значение только внешняя сторона?

Бесси Паркес вспыхнула:

— Стремление сохранять благопристойный вид — это еще не грех! Если работающая женщина не носит нижних юбок, но верхняя у нее всегда чистая и аккуратно заштопана, или она ставит чашку на стол так, чтобы гостю не видно было, что она треснутая, — вы можете назвать это лицемерием, а я скажу, что она делает это из уважения к обществу.

Фидо кое о чем вспомнила.

— То есть вы из уважения к обществу уволили Макс Хейс два года назад, сочтя, что из-за нее у нас уменьшилось число подписчиков?! — возмущенно парировала она. — А мы сидели и блеяли, как робкие овцы, и ничего не сделали, чтобы остановить вас. Вы, вероятно, считаете, мы должны очищать свои ряды, избавляясь от одной женщины за один раз, и тогда была ее очередь?

Лицо Бесси Паркес странно исказилось.

— Я всегда буду с любовью думать о бедной Макс и поминать ее в своих молитвах, но она такая же неуравновешенная, как и вы. Эти ужасные сцены ревности между нею и мисс Кушман…

Фидо растерянно смотрела на нее.

— Нет, вы положительно опасная особа! Не знаю, сумасшедшая вы или порочная, но в любом случае вас нельзя допускать в наше движение, вы порочите его репутацию.

— Я вложила в него всю свою душу!

— Значит, настало время остановить вас; вы приносите заразу в него.

Не находя слов, Фидо направилась к двери, но обернулась.

— Все мы нужны нашему делу, — твердо сказала она. — Несмотря на наши недостатки. Это касается и вас, смею вас заверить. Но вы не помешаете мне вносить свою лепту в работу, если не здесь, то в любом другом месте.

— Пожалуйста, не забудьте забрать свои вещи, — бросила Бесси Паркес, возвращаясь к своей работе. Ее голос едва заметно дрожал.

Ничего не видя из-за выступивших слез, Фидо побрела к столу, целых шесть лет бывшим ее рабочим местом, и начала укладывать в свою ковровую сумку бумаги, перья и все, что попалось ей под руки.

В первый день ноября Фидо сидела в своем кабинете на Тэвитон-стрит и писала для «Виктории мэгэзин» статью, посвященную трехлетней годовщине смерти принца Альберта. Она радовалась, что умение писать не покинуло ее; хоть и с трудом, но она подбирала нужные слова, как инвалид, снова обучающийся ходьбе. Она остановилась и перечитала написанное. Цель статьи — внушить королеве мысль о необходимости сократить пышные траурные мероприятия, которые парализуют ее двор, но при этом не задеть ее чувства. Может, стоит адресовать статью не только Виктории, но и тем ее подданным, которые когда-либо понесли горькую утрату?

«Это период полного отсутствия какой-либо деятельности, который природа позволяет для великой скорби». Не написать ли слово «природа» с заглавной буквы? Нет, она недоверчиво относится к заглавным буквам, например в слове «женщина». «Очнемся же и снова примемся нести нашу каждодневную ношу», — написала Фидо, затем исправила «ношу» на «бремя»; архаический стиль придает статье остроту. Она обмакнула перо в чернила. «Будем же неослабно исполнять обязанности своего положения». После «неослабно» она вставила «и самоотверженно». Может, лучше упомянуть Бога? Или провидение, это более привычно слуху народа. Она снова перечитала абзац.

«Некоторые из нас, после короткого периода полной бездеятельности, который природа допускает в дни великой скорби, должны снова встать и нести свое бремя, неослабно и самоотверженно исполняя обязанности своего положения, высокие или низкие, к чему призывает нас Провидение».

Услышав стук в парадную дверь, Фидо подняла голову и ждала, когда к ней поднимется Джонсон.

Горничная принесла не визитную карточку, а пакет. И не просто пакет. Под коричневой оберточной бумагой обнаружился плотный белый конверт. Фидо сразу узнала в нем конверт, которым размахивали в суде. Тот самый конверт, на котором — подобно комку масла, брошенному с размаху в стену, пришло ей в голову сравнение — красуется печать с драконом из герба Кодрингтонов, а над ним фамильный девиз из четырех букв, который расшифровывается, вспомнила она с небольшим усилием, как «Мужество непобедимо».