Запасной - [2]

Через несколько минут я уже еду в обратную сторону. Одиноко пью в тамбуре, собеседник не нужен. Все те же слова и те же обиды, но уже для себя и в сотни раз горше. Бедная, бедная моя Лидка.

***

В ту ночь всё было как обычно. А может и нет – раньше Лидка никогда меня не закрывала, а тут вдруг без уведомления перевела в младшую ясельную группу, ушла на ночное дежурство и закрыла на ключ. Глупая девочка: решила, что для лётчика третий этаж – высота непреодолимая. Тем более для прыжка в сугроб. Впрочем, если бы не закрыла, я бы всё равно ушёл – у меня уже это привычкой стало, некоей потребностью. Не напиться, что наверное достижимо, но пока что ещё не пробовал, а именно что вот выпить изрядно вот этим вот самым железнодорожным способом, чтобы этот чад в душе от отчаянья и обиды маленько попритушить. Правда, раньше только обида была, ведь ещё оставалась надежда. – Я надеялся, что весной поеду в Москву, увижусь с Князевым (ребята помогут), и он проходатайствует о моём возвращении, ведь он всегда ко мне хорошо относился. Я бы начал подготовку с нуля, тем более, что очень многое пропустил за три года, но, главное, я бы больше не пытался стать лучшим или – будучи им – не пытался бы это доказывать. Я бы тихо и скромно стоял в очереди на полёт, стараясь, чтобы стоящие впереди не видели во мне угрозы, а стоящие сзади не пытались сожрать и продвинуться на одно место вперёд. Это был бы совсем другой Лёша Любшин, когда-то бездарно вылетевший из первого отряда под сдержанное одобрение конкурентов и великодушный нейтралитет тех, кто обошёл его не вполне по-спортивному. Новый Лёша Любшин был бы гораздо, гораздо умней и покладистее, но… Он не родился, эта возможность умерла вместе с Князевым, примерно месяц назад.

Вот так, в моей почти что выученной наизусть печальной истории для продажи недорого в вагоне-ресторане появился новый аргумент для уныния – смерть Главного Конструктора Князева. Так, что когда я в ту ночь предложил помянуть его, попутчик мой – мужик заметно меня постарше, сдержанный, но отзывчивый, как-то так не явно, но от чего-то очень к себе располагающий – откликнулся на это охотно и добавил: «Чтобы Медведеву удалось заменить его хотя бы наполовину!» Я даже не вздрогнул, хоть это далось не просто. Мы выпили, закусили, я молча глядел перед собой, якобы в своих традиционных, печальных и пьяных думках, а сам судорожно соображал: не говорил я ему про Медведева, не упоминал вовсе; о том, что Медведев назначен Главным, сам узнал только недавно; значит, дядька этот, раз уж он в курсе, в курсе и о многом другом, но мне об этом ничего не сказал, а только слушал и наливал; значит, точно, что не гражданский, а скорей всего комитетчик. Плохо – я и так отстранён от полётов, а теперь впереди ещё и разборки с первым отделом. Ужас, как плохо. И началось всё четыре года назад, с этого дурацкого похода за пивом. С тех пор всё только хуже, хуже и хуже. Хоть перед этим каждый раз кажется, что хуже уже быть дальше некуда!

Перевожу взгляд на него. Я уже знаю, каким взглядом он встретит меня – взглядом человека, который выше меня во всём: по статусу, мудрости и возможностям; для него я несмышлёный карапуз, которого он охотно научит не писиться, но если я буду упрямиться и не пойду на сотрудничество, он с удовольствие превратит мои ясельки в лагерь для перевоспитания упорствующих недоумков. Ненавижу их! Презираю! Бедная, бедная моя Лидка!

– Здравствуйте ещё раз, Алексей Григорьевич! – Он радушен, великодушен и всячески ко мне расположен. – Простите великодушно мне эту комедию! И давайте, наконец, познакомимся – меня зовут Владимир Александрович. Удостоверения друг другу предъявлять не будем: я Вас и без корочки прекрасно знаю, а Вы меня и без корочки насквозь видите! Надеюсь, наш с Вами разум замутнён не слишком, потому что у меня к Вам очень серьёзный разговор, а поскольку Ваша пересадочная станция стремительно приближается, нам следует поторопиться, дабы – в случае неприятия моего предложения, а это вполне возможно, принуждать я Вас ни к чему не планирую – Вы могли вернуться к месту несения службы привычным способом.

Что тут скажешь? Что я могу сказать теперь? Их действительно хорошо учат – каждому человеку при покупке души его предлагать именно ту цену, на которую он согласится с радостью и благодарностью. Как, например, я. В ту ночь, я не сошёл на своей станции и не вернулся к месту несения службы ни привычным, ни каким другим способом. Мы поехали дальше, в Москву. И пока мы ехали, в том месте, где я обычно спрыгивал с поезда, неспешно ползущего по широкой дуге, было найдено чьё-то изуродованное тело в моей одежде; при нём были мои документы, и Лидка стала вдовой.

***

Голован восхищает и пугает одновременно. Что-то когда-то я уже слышал о нём и его КБ, но пилотируемая программа тогда была вся под Князевым, он был для нас и отцом и богом, выше которого только Политбюро. И вот теперь у меня новый отец и бог, и я у него – первенец. Про себя я называю его Император, ведь его КБ – маленькая, но очень хорошо, я бы сказал – по-военному – организованная империя, границы которой ему не дают раздвинуть на всю советскую космонавтику. Может даже и зря. Он великий талант и гений, но в десять раз жёстче Князева и он совершенно безжалостен. Называет меня камикадзе. Хочет создать свой отряд космонавтов из инженеров и лётчиков, готовых рисковать и больше не ценящих свою жизнь. Я первый в его отряде и пока что единственный. Его ракета УР-700 мощнее американского Сатурна, практически вдвое превосходит князевскую Н-1, которую теперь пытается довести до ума Медведев, и только на ней мы можем выиграть лунную гонку. Но Главный Конструктор – Медведев, и основное финансирование получает пока что он. И оно всё равно недостаточное.