Запас прочности - [33]

Нашлись горячие головы, как вестовой Данилин и электрик Маханьков, которые предложили перетащить три целых элемента из четвертого во второй отсек. Заманчиво, Но, как говорится, «было гладко на бумаге, да забыли про овраги». Перетащить громоздкие и тяжелые баки (каждый по 645 кг) через узкие горловины переборочных дверей было невозможно.

В отсек к нам несколько раз заглядывал командир, интересовался ходом восстановительных работ. Он нас не торопил, не подстегивал, видел, что мы и так трудимся в поте лица. Командир лучше нас понимал, что сейчас важна не столько быстрота, сколько добротность и надежность.

Когда основные работы были закончены, командир пригласил меня в старшинскую кают-компанию в четвертый отсек. Здесь теперь ютились все офицеры корабля, не занятые на вахте в центральном посту. Василий Андрианович спросил, сколько мы всего насчитали повреждений после бомбежки. Я ответил, что кроме аккумуляторной батареи обнаружено более сорока разных поломок, начиная от таких мелочей, как разбитые фаянсовые раковины умывальников, и кончая порванными оттяжками зенитного перископа, вышедшими из строя лагом и гирокомпасом.

— Многовато для начала похода, — вздохнул командир. Но его больше всего беспокоила аккумуляторная батарея.

— Надежна ли примененная вами клейка аккумуляторных баков?

— Настолько надежна, что если мы снова подвергнемся подобному испытанию, то расколются другие баки, а не те, которые мы склеили.

Я закашлялся. Воздух отсека был насыщен парами мастики, которую разогревал нам кок. Запах не очень приятный, в горле и носу жжет, но мастика отличная, эбонит склеивает намертво.

— Намного снизится емкость батареи? — задал командир особенно мучивший его вопрос.

— Примерно на девять процентов. Следовательно, трехузловым ходом мы сможем пройти не сто сорок пять, а сто тридцать две мили.

— А полный подводный ход?

— Со скоростью девяти узлов сможем пройти не час, а пятьдесят четыре минуты.

Командир улыбается:

— Воевать можно!

Ночью, когда всплыли, отремонтированную батарею поставили под зарядку. Ничего, работает нормально. Заряжались до утра, потом продолжали двигаться в подводном положении.

Работы по устранению разных неисправностей продолжались. Уж очень их много. Сорокин ведет им детальный учет. Заклинило крылатку вентилятора охлаждения главного гребного электромотора левого борта. Испорчено шесть манометров, разбито стекло глубиномера центрального поста. Вышли из строя шесть амперметров, один из них сгорел. Дал трещину и фильтрует воду фланец одного из торпедных аппаратов. Перекошен верхний рубочный люк. Разбито 14 плафонов, у 49 ламп стряхнулись нити. Прочитав запись о лампах, я упрекнул Сорокина:

— Вы все-таки не можете без мелочей, Виктор Тихонович!

— Какая же это мелочь — полсотни ламп! Если так будет дальше, то домой нам придется добираться на ощупь.

— А боевое освещение цело?

— Все цело. Что значит — поставили специальную амортизацию!..

Да, амортизация — большое дело. Если бы конструкторы да и мы сами больше думали над ней, многих поломок удалось бы избежать даже при самых ожесточенных бомбежках.

Беседуем мы с Сорокиным, а за столом в кают-компании идет обычная шутливая перепалка. Зачинщик ее, как всегда, старший лейтенант медицинской службы Кузнецов. Он с жаром доказывает, что кофеин является не только сосудорасширяющим, но и возбуждающим средством и потому очень хорошо помогает при усталости.

— Ладно, доктор, — говорит Лошкарев, — мне пора готовиться на вахту. Ученый диспут продолжим после.

Но скажи мне, если я сейчас выпью стакан кофе, он мне компенсирует недоспанный час?

— Безусловно. Но кофеин проникнет в организм лишь через четыре часа.

— Благодарю за консультацию. Значит, после смены с вахты я почувствую себя бодрым и не захочу спать?

— Раз уж вспомнили о сне, — вступил и я в разговор, — разрешите рассказать одну быль. В училище самую трудную ночную вахту — «собаку», как мы ее зовем, — стоял мой приятель, а я должен был его сменить в четыре утра. Мучился он мучился, а потом не выдержал и разбудил меня: «Витька, Витька, досыпай, пожалуйста, скорее, а то тебе через полчаса на вахту». Сначала я разозлился на друга, а потом рассмеялся и сменил его раньше срока.

…Люблю я эти дружеские беседы в кают-компании. Они сближают людей. Давно ли мы вместе? А мне уже кажется, что я давно-давно знаю каждого.

В сетях

В полдень штурман Ильин попросил меня в центральный пост, где он вместе со штурманским электриком Комиссаровым тужился отыскать обрыв в электрической цепи лага — прибора, измеряющего пройденный кораблем путь. Мы увлеклись работой и не замечали времени. Вдруг в носу один за другим раздались четыре взрыва. Из первого отсека доложили, что слышат скрежет каких-то металлических тросов.

Мичман Балакирев ерзает на своем вращающемся стуле: лодка не слушается рулей.

В центральный пост вбежали Тураев, Пономарев и Лошкарев. В это время корма лодки резко пошла вниз. Командир приказывает дать задний ход. Лодка ни с места. Пустили электромоторы вперед — то же самое.

Взрывы были сравнительно слабыми. Единодушно заключаем, что это не мины.

Лодку медленно разворачивает вправо. Капитан-лейтенант Лошкарев первым высказывает догадку, что мы ткнулись в противолодочную сеть. Сейчас нос наш застрял в ней, а течением лодку прижимает бортом к сети. Из первого отсека продолжают докладывать о скрежете стальных тросов в носу. Чем мы могли зацепиться? Носовыми рулями? Но тогда скрежет был бы по правому или левому борту первого отсека. Впрочем, чем бы ни зацепились, главное, что оторваться не можем.