Запас прочности - [20]

Хрусталев взглянул на циферблат эхолота. Черточка импульса мерцает на цифре «12».

— А, черт, никуда не годятся такие глубины! — говорит комиссар, вынимая изо рта трубку. (В лодке курить нельзя, но Гусев не расстается со своей трубкой, держит ее в зубах незажженной: «Хоть запах табака чую, и то ладно».)

Командир встряхивает головой:

— Другого выхода нет, комиссар. Будем атаковать из надводного положения.

Комиссар колеблется. Риск огромный.

— Не забывай: на маяке наблюдательный пункт. Едва всплывем, как сразу же сюда пошлют корабли. Через полчаса они будут здесь и…

— Получаса нам вполне достаточно, чтобы пустить на дно одну из этих посудин.

Командир твердо стоит на своем. Комиссар кивает:

— Давай!

Не дожидаясь распоряжений, я по переговорной трубе приказываю Брянскому перейти из шестого в пятый отсек и срочно готовить оба дизеля к пуску.

Лодка стремительно всплывает на поверхность и с каждой секундой набирает скорость. На мостике командир, комиссар и два наблюдателя. По их репликам мы догадываемся, что транспорты пытаются удрать, но лодка быстро нагоняет их. Стрелять будем кормовыми аппаратами. Командир решил атаковать одновременно два транспорта.

Лисин торопит, требует прибавить ход. Оба дизеля пущены на полную мощность. Из дальнейших разговоров становится понятной нервозность командира: из Павловской гавани на выручку к транспортам вышел большой катер.

Гляжу на часы. Погоня продолжается уже пятнадцать минут. Штурман включает эхолот и просит меня доложить на мостик, что под килем семь метров. Гусев молча выслушивает доклад и отмахивается: сейчас не до этого.

Прикидываю время, которое понадобится для того, чтобы уйти на достаточно глубокое место, где лодка могла бы погрузиться. Видимо, Хрусталева занимает та же мысль, потому что он говорит мне:

— Если нападут самолеты или катера, на таком мелководье нам достанется.

Командир, несмотря на малые глубины и на то, что вражеский катер все приближается, упорно продолжает атаку. Кормовые аппараты — на «Товсь». Старпом в боевой рубке с нетерпением ждет команды, чтобы нажать рукоятку прибора управления торпедной стрельбой. Склонившись над рубочным люком, командир бросает отрывистые распоряжения:

— Лево руля! Стоп левый дизель! Правый малый вперед!

Дистанция до ближайшего транспорта пять кабельтовых. Подводная лодка кренится от крутого поворота.

— Пли!

Через минуту новое «Пли!» — по второму транспорту.

Командир и комиссар, громко переговариваясь, следят в бинокли за движением торпед. У нас вначале складывается впечатление, что первая торпеда проскользнет перед носом транспорта, но могучий взрыв рассеял сомнения. В просвете рубочного люка появляется возбужденное лицо командира.

— Транспорт потоплен, — говорит он. — Торпеда попала в кормовую часть.

Наблюдая за второй торпедой, комиссар был убежден, что и эта попадет в цель. Но в последний момент транспорт отвернул, и она, пройдя вдоль левого борта судна, взорвалась у берега.

С мостика командуют дать средний ход обоими дизелями. Спешим уйти с опасного мелководья. Пробыв в надводном положении почти сорок минут, лодка наконец погрузилась. Вражеский катер нас не преследует: спасает команду потопленного судна. Пользуясь этим, Сергей Прокофьевич, подняв зенитный перископ и установив его на пятикратное увеличение, приглашает старпома, Хрусталева и меня взглянуть на результаты атаки. Из воды одиноко торчит труба с двумя синими полосами. Транспорт затонул почти у самого входа в Павловскую гавань. Позднее выяснилось, что это был немецкий транспорт «Кете» водоизмещением 1599 брутто-тонн. Он оказался меньше, чем нам тогда думалось. Но вез ценнейший груз — оружие. Поэтому его потопление было большой нашей победой.

Снова торжествуют моряки, поздравляют друг друга. Командир и комиссар обходят отсеки, благодарят подводников и приказывают всем отдыхать. Бодрствует только вахта.

Уже десятый час. В ушах у меня шум от усталости. Но мне еще надо удифферентовать лодку, чтобы компенсировать вес выпущенных торпед. Еле волоча одеревеневшие ноги, добираюсь до своей койки. Последний звук, который я еще услышал, был стук падения моих расшнурованных ботинок. Подушка, словно магнит, притянула голову, и я мгновенно «потерял управление».

* * *

«С-7» — на пути между Либавой и Виндавой. Знакомые места: в мирное время мы много раз здесь проходили в учебных плаваниях. В Либаве и Виндаве я побывал в первые дни войны: меня командировали сюда за запасными частями для подводных лодок. Это были тревожные и страшные дни. Либава уже была окружена, и мои товарищи с ремонтировавшихся лодок, лишенные возможности выйти в море, подорвали свои корабли и сражались на суше, на подступах к городу. Один из матросских отрядов возглавил инженер-капитан-лейтенант Федор Михайлович Олейник. Последней его позицией был военный городок. Олейник и матросы дрались здесь до конца, прикрывая отход наших частей, прорывавшихся на восток. А мы с мичманом Иваном Михайловичем Нефедовым погрузили на утлую баржу запчасти из уже горевшего склада, с трудом раздобыли буксир и вышли в море. Долгим и тяжелым был наш путь, но все-таки доставили груз в Ленинград. Он здорово пригодился во время блокады.