Запас прочности - [17]

Шутим, спорим, вспоминаем разные случаи из своей жизни.

— Товарищ командир, расскажите нам про Испанию, — просит кто-то.

Мы любим слушать Лисина. Ему есть что рассказать. И по возрасту и по опыту службы он старше всех нас. Он был добровольцем в Испании, плавал на подводных лодках республиканского флота, уже тогда, в 1936 году, сражался с фашистами. Даже заядлые шахматисты — минер Новиков и лекпом Шкурко — отодвинули доску с начатой партией. Вестовой Сухарев без конца трет одну и ту же тарелку. Заслушался матрос, не хочется ему уходить из кают-компании. И я знаю, он так и будет здесь копаться, пока рассказывает командир.

Среди матросов наш вестовой слывет самым начитанным и сведущим. И вовсе не потому, что много читает, а потому, что присутствует при разговоре офицеров, а памяти и смекалки ему не занимать. Не раз его ловили, что он чужие мысли выдает за свои. Ругали за излишнее любопытство. Но в этом отношении наш вестовой неисправим.

В ночь на 18 июля нам опять приказали сменить позицию. Штаб предупредил, чтобы на переходе мы соблюдали сугубую осторожность: за нами охотятся вражеские подводные лодки.

Когда поступила радиограмма, мы шли в надводном положении. Лисин спустился в центральный пост. На кожаном реглане сверкали брызги. Склонился над картой:

— Штурман, рассчитайте время поворота вот в этой точке и проложите курс прямо на Виндаву.

Командир снова поднялся на мостик. Я подошел к Хрусталеву. Штурман грыз кончик карандаша.

— Доведешь?

— Довести-то доведу, да вот какая невязка получится, не знаю. Хотелось бы всплыть у маяка Акменрагс, чтобы определиться по нему, но нельзя.

Трудная задача у Хрусталева. Уже сколько времени мы плаваем, без конца маневрируем, а штурману так и не удалось определиться по берегу или маякам. Курс он прокладывает только по счислению, полагаясь на свои расчеты. А теперь вот снова идти вслепую многие десятки миль. Малейшая ошибка может привести к большому отклонению от заданного курса, а в море это всегда грозит бедой, тем более когда плаваешь во вражеских водах.

— А у тебя как, все в порядке? — спрашивает меня Хрусталев. — Имей в виду, путь предстоит нелегкий.

— Кажется, все нормально.

— А как твой шпиндель вертикального руля?

— Если говорить начистоту, то шпиндель не мой, а твой, он относится к заведованию штурманской боевой части. Но хлопот мне он доставляет много.

Этот шпиндель у нас под особым наблюдением: что-то очень быстро изнашивается. Несколько раз в день я произвожу замеры его резьбы, прикидывая, на сколько ее еще хватит.

Поднимаюсь на мостик. Тугой прохладный ветер бьет в лицо. Скоро погружение. Над морем густые сумерки. Только на востоке сиреневая полоска все отчетливее оттеняет горизонт. Подводная лодка раздвигает своим корпусом мелкие волны. У меня над головой полощется на ветру Флаг корабля. Символ нашей Родины, он всегда с нами. В боевом походе мы никогда не спускаем его с флагштока на ограждении рубки.

Из люка высунулся Хрусталев:

— Товарищ командир, до точки погружения осталось десять минут хода.

В назначенный срок лодка уходит под воду. Будто и не была она на поверхности. Тихо в отсеках.

Хрусталев все грызет карандаш. Бросает он это занятие, лишь когда вахтенный офицер, подняв в очередной раз перископ, докладывает, что прямо по курсу видит маяк. Хрусталев кидается к перископу.

— Виндава, — безразличным голосом констатирует он, но, когда оборачивается к нам, из его глаз так и брызжет радость.

Чудодей наш штурман. Привел корабль с идеальной точностью.

* * *

Вот уже трое суток мы крейсируем в районе Виндавы. Все чаще командир подходит к карте, подолгу разглядывает ее. Мучается. А кажется, что переживать? Разве мы виноваты, что вражеские корабли притаились в своих норах и не показывают носа? Но так уж устроен человек. Томит его вынужденное безделье.

Однообразие походной жизни не столько утомляет, сколько расхолаживает людей. Старшина дизелистов, проверяя несение вахты, застал моториста Гаврикова с книжкой в руках. Можно было бы просто наказать провинившегося. Но важно было и других поучить на этом случае. Я приказал собрать в пятом отсеке всех свободных от вахты моряков нашей боевой части. Коротко рассказал о проступке Гаврикова и предложил обменяться мнениями. Первым попросил слова старшина группы мотористов главный старшина Михайлов. От природы молчаливый, он сегодня удивил нас. Говорил горячо, хлестко. Гавриков только поеживался. Но не таков он, чтобы сразу признать вину. Чуть Михайлов замолчал, Гавриков пошел в контратаку:

— Товарищ старшина, напрасно вы меня так. Книгу я читал, это точно, но бдительности не терял.

— То есть как так не терял, коль читал на вахте?

— А вот так. Я сперва осмотрел подшипники и определил, какой из них самый горячий. На него я положил руку. Я знаю, что рука терпит температуру шестьдесят пять градусов. Температура в отсеке двадцать пять. Допустимый перегрев подшипника сверх окружающей температуры — сорок градусов. Так что пока рука терпит, все нормально. Вот я и стоял у подшипника, а чтобы зря не терять времени, взял книжку.

Смех в отсеке. Голоса:

— Ловкач!

— Знания здорово применяешь!